Портрет моего мужа - Демина Карина Страница 26

И все, кто еще вчера над ней посмеивался, заткнутся. Думаешь, она этого не осознает?

Мар отломил пепел о край глиняной тарелки.

— Я тоже про это думал… и так, и этак… только, понимаешь, это не мог быть чужак. Не мог! Я никому не рассказывал, что не переношу розовый перец. Не просто не люблю, но у меня горло отекает, задыхаться начинаю. И вот как-то за семейным ужином подали крем-брюле с цитрусовой глазурью. Благо не успел съесть много… все свалили на новую помощницу кухарки, как раз третий день трудилась. Она, правда, клялась, что розовый перец не использовала, что его и на кухне-то не было никогда. Мне повезло в тот раз.

— Случайность? — предположила я, подвигая ногу.

И голем мигом шмыгнул под юбку.

Острые коготки пробили и гетры, и чулки из местной толстой шерсти, чуть царапнули кожу.

— Знаешь… я почти себя убедил, что да, случайность, пока однажды вечером не споткнулся на лестнице. На ровном, мать его, месте! — он загасил остаток сигареты. — Я его вдоль и поперек излазил… Если бы не зацепился тогда за перила… а я ведь из кабинета с бумагами выхожу… как правило… руки заняты… тогда просто что-то понадобилось, не помню, что именно… ерунда какая-то, а колокольчик, которым Кириса вызываю, пропал куда-то. Я и выскочил. Быстро. Помню, злился, что отвлекаться приходится, а пол вдруг из-под ног вывернулся…

Коготки исчезли, но ногу мою обвили конечности голема, сомкнулись сомнительного свойства украшением.

— И главное, ничего… ни следа… я уже не только магию искал, хотя бы нитку какую, которую поперек лестницы натянули, но нет. В третий раз букет появился. Вроде обыкновенный, но… слышала про шермский многоцветник?

Я кивнула.

Кто ж не слышал. Дурманный цветок с тягучим плотным ароматом, который на одаренных оказывает престранное влияние. Сперва отмечается немалый прилив сил, в скором времени, однако, сменяющийся беспричинной тоской.

Сила выходит из-под контроля, а в голове появляются мысли крайне нехорошего свойства.

— Я не сразу понял… то есть я бы, наверное, вообще не понял, если бы не Кирис… снял меня с башни. Как я там оказался? Не помню. Но помню, что очень хотел шагнуть в пустоту. Полетать. До сих пор… — Мар стиснул кулаки до побелевших пальцев. — Во сне вижу этот край… и желание такое… почти непреодолимое. Понимание, что все вокруг напрочь лишено смысла, что… только в смерти он есть.

Ого… а вот это уже не случайность.

Шермский многоцветник не растет на островах. Разве что… в оранжереях.

— Верно. Моя матушка увлекается разной… экзотикой.

Я поежилась.

— У нее изрядно… всякого собралось. Пытались расследовать…

— Без результата?

— Отчего же… мой камердинер сбежал. На него и свалили вину. Объявили имперским шпионом.

— Ты не веришь?

— Он был клятвой крови связан. Правда, об этом знали я и Кирис.

Что за Кирис такой, которому этакое доверие оказано?

— И при чем здесь я? Ты не подумай, я сочувствую…

Теперь, держа в руках бумагу, которая высочайшею волей даровала мне свободу от брака, я была готова проявить милосердие. И даже пожалеть уже, к счастью, бывшего мужа.

— Мы думаем, что это не прекратится, что меня попытаются убить снова, и не факт, что новое покушение удастся предотвратить. Поэтому я умру. А все свое имущество оставлю тебе.

— Что?!

— Завещание я уже составил…

— Мы в разводе!

— Со следующего месяца. Эгле, когда ты научишься правильно читать документы?

Наверное, никогда.

Я развернула бумагу и убедилась. Так и есть, рано радоваться — целый месяц я еще числилась законной супругой Маруна Ильдиса, чтоб его демоны за пятки грызли. Та толика благодарности, которая появилась было в моей душе, немедленно истаяла.

— Послушай, Эгле, — в голосе Мара появились мягкие нотки, и я насторожилась: вот определенно пакость задумал. — Я понимаю, что это… неприятно. Будет очень неприятно, но, кроме тебя, мне некому помочь. Ты ведь не хочешь, чтобы меня убили?

— Не знаю, — честно ответила я. — Если тебя убьют, развод мне не понадобится. Стану честной вдовой…

— Нищей вдовой.

Ну… это как посмотреть. Та шкатулка с алмазами, которые были моей долей от совместного предприятия, подозреваю, не позволит мне сгинуть в нищете и безвестности. Да и счет, открытый, правда, на имя Корна, пополнялся с завидной регулярностью.

И вообще…

— Эгле, это всего-то месяц… не буду лгать, что это единственный способ.

Я просто хочу умереть и взглянуть на это дело со стороны. А еще не хочу скандала. Как понимаешь, одно дело слегка… безумная супруга.

— Безумная?

— Самую малость, — он показал, насколько эта малость мала, почти, считай, незаметна. — Нормальные люди не бегут от успешного мужа, чтобы десяток лет провести в никому не известной глуши.

Оно, конечно, может, и так… но эта конкретная глушь была вполне себе пригодной для жизни. И для работы, что куда как важнее.

— В последнее время я заговаривал о том, что поступил с тобой несправедливо… что мне следует пересмотреть дела прошлые, что… в общем, твое появление сочтут закономерным шагом… я заявил, что еду с тобой мириться.

И меня, само собой, не спросил.

— Эгле, — Мар преочаровательно улыбнулся. — Все просто… ты едешь со мной и помогаешь, тогда бумага остается у тебя. Или же… я ведь могу ее и отменить.

— А что тебе помешает отменить ее после?

Голем зашевелился, переползая повыше.

— Клятва крови?

Что ж…

Выбор у меня есть. Месяц… один-единственный месяц… я ждала столько лет, а теперь…

— Меня ведь попытаются убить?

Я бы вот на месте благодарных родственников покойного всенепременно попыталась. Конечно, можно пойти другим путем, опротестовать завещание, сославшись на явную неадекватность завещателя, — адекватные люди не завещают имущество безумным, даже самую малость безумным женам, но это долго и дорого. Убить проще.

— Очень на это надеюсь, — улыбка Мара стала шире. — Но ты не переживай. Кирис о тебе позаботится. Он у меня ответственный.

ГЛАВА 14

Остров Ольс сверху казался крохотной бусиной на сизом полотнище моря. Цеппелин поднимался медленно, будто позволяя мне смириться с мыслью, что вернусь сюда я не скоро.

Месяц.

Это ведь недолго, верно?

И клятва принесена, сала Терес сам ее составлял, а ему я верила. И он сказал, что мне, пожалуй, будет полезно, а если уж Мар вздумает дурить, то упокоить покойника всяко проще, нежели человека живого. Мне всего-то надобно, что знак подать.

Я вцепилась в сумочку обеими руками.

Было ли страшно?

Было.

Я все-таки сроднилась с Ольсом за эти годы, а теперь… вон обрыв и красные скалы, к которым лодки крадутся осторожно, зная, что скальная подошва протянулась далеко в море, и острые пики рифов прорастают на ней цветами капризной Эйры.

Вон зелень пологого южного берега, такая нарядная, несмотря на осень.

И север, с которого тянет туманом.

Лодки.

Лодчонки. Снуют муравьями, ткут нити тайных путей…

— Волнуешься? — Мар появился за плечом, и сумочка моя дернулась. Все же Этне мой почти бывший муж активно не нравился. Я положила на сумочку ладонь.

— Волнуюсь. Все же… не каждый день тебя будут убивать.

— Не переживай, это только в первый раз страшно. Потом как-то привыкаешь даже…

— Как-то не хочется мне к такому привыкать.

Мар пожал плечами и отвернулся. Молчал он довольно долго, явно испытывая некоторое стеснение, и я даже знала, отчего: смотрелись мы нелепо. Он в роскошном костюме, сшитом на заказ, а потому идеальном от ниток до костяных пуговиц, и я в платье, тоже шитом и почти на заказ — на острове иных не было, — только из грубоватой плотной ткани.

Бурое.

И сине желтые узоры лишь удивительным образом подчеркивают общую его невзрачность. Кожаный пояс с заклепками. Несколько кошельков, с него свисающих, и отнюдь не все для денег.

Короткие волосы.