Денис Юрин - Призраки подземелий Страница 26

Разведчики еще издалека сперва услышали, а затем и заметили догонявшего их моррона. Встреча не предвещала быть радушной. Щеки Ринвы наверняка раскраснелись (из-за зеленоватого освещения этого не было заметно глазу), а красивые губки поджались. Девушка едва сдерживалась, чтобы еще издали не одарить шедшего беспечным прогулочным шагом компаньона несколькими крепкими приветствиями. Проявить же чудо выдержки и самообладания разведчице помогал Крамберг, что-то тихо нашептывающий ей на ухо: то ли уговаривающий не кричать и не поднимать тем самым еще больше шума, то ли убеждавший, что моррон не глуп и, если передвигается столь беспечно и громко, то просто не видит смысла таиться. Как бы там ни было, какие аргументы ни приводил бы Крамберг, Ринва не открыла слегка подергивающегося по уголкам ротика, даже когда Аламез приблизился к ним вплотную.

– Тварей поблизости нет, можно ускорить шаг, – решил сразу, с опережением, дать объяснение своему поведению моррон, не видевший смысла в пустом препирательстве. – Как я это узнал, не спрашивайте, просто поверьте. У живых мертвецов есть свои секреты… До пролома еще далеко? Что-то мне шахта уж поднадоела… скучно здесь, – пошутил Дарк, чтобы немного разрядить обстановку.

– Под ноги глянь! – проворчала в ответ Ринва и тут же отвернулась, скорее всего для того, чтобы все же выругаться… пусть и беззвучно.

Вопрос действительно был наиглупейшим, ведь буквально в трех-четырех шагах впереди в полу и внизу наполовину обвалившейся левой стены зияла огромная дыра; широкая и длинная, но неглубокая и поэтому не сразу приметная. Когда Дарк лишь подходил, то у него сложилось впечатление, что проход немного расширился и пошел под уклон, теперь же он видел, что это не так. Виной зрительного обмана стало непривычное зеленоватое освещение, дающее, бесспорно, отменный обзор, но скрадывающее некоторые нюансы неоднородного по природе своей подземного ландшафта. Моррону вообще казалось странным, что каменный монолит частенько перемежался слоями почвы, а порой был испещрен пустотами и трещинами, как пористый шеварийский сыр. Место пролома находилось как раз на стыке двух пластов: верхнего – каменного и нижнего – земляного. Сквозь более мягкую почву напавшие на шахту твари и прорыли свой первый ход, как-то догадавшись, что тонкий слой каменного пола вскоре сам по себе обвалится.

Поразило Аламеза и еще одно обстоятельство, наводящее на неприятную мысль, что подземные твари куда разумней, а значит, и опасней хищников, обитавших на поверхности. Спуск был завален грудами камней, из которых кое-где торчали человеческие кости, и всевозможными обломками как деревянных свай, так и каких-то железных конструкций. Одним словом, путникам предстояло пробраться через залежи довольно разнообразного хлама, но нигде – ни здесь, ни ранее – на глаза моррону так и не попались останки самих нападавших. Дарк еще не видел не только целого скелета хищника, но и даже более-менее крупного фрагмента их костей, а ведь совсем без потерь со стороны стаи череда крупных нападений просто не могла обойтись. Вывод напрашивался сам собой – хищники забирали тела своих убитых после каждого рейда на шахту. Вряд ли они их хоронили и скорей всего не сжирали, но всё равно волокли в свои норы, чтобы пришедшие на смену погибшим шахтерам люди не могли увидеть, как выглядит их враг. Так поступают воины некоторых воинственных северных племен и разбойники наиболее удачливых шаек. Совершив набег на деревню иль торговый караван, нападавшие редко возятся с трупами умерщвленных противников (если, конечно, на них нет ничего ценного), но забирают оружие и доспехи своих мертвецов, а затем сжигают их трупы.

Это наблюдение подсказывало моррону, что он рано радовался. Разумные твари тем и отличаются от неразумных, что способны менять свое поведение и пересиливать страх. Запах его крови напугал «наблюдателей», но вряд ли смог бы защитить от нападения всей стаи, которая, вполне вероятно, вскоре прибудет сюда и решится пойти по их следам. Им нужно было как можно быстрее добраться до озера и форсировать его, хотя, с другой стороны, особо торопиться и не стоило. Еще неизвестно, кто бы мог повстречаться им на другом берегу…

– У тя чо, дедуля здесь упокоился?! Чо высматриваешь-то?! Пошевеливайся! Коль поджилки трясутся первым идти, так нас пущай! – проворчала разозленная небольшой задержкой Ринва и, грубо отпихнув моррона в сторону, сама прошествовала вперед.

– Извиняй, она чой-то чуток не в себе, – проходя мимо, объяснил агрессивное поведение девушки Крамберг, как будто прося за него прощение. – Видать, кой-какие дни уж вскоре…

– Пасть захлопни! – огрызнулась Ринва, все-таки расслышав шепот напарника.

Дарку оставалось лишь последовать за быстро спускавшейся вниз группой. Как большинство не окованных узами брака мужчин, про «эти дни» он ничего толком не знал, да и не хотел узнавать, а грубость красавицы оставалось лишь терпеть. Аламез уже давно уяснил, что спорить с женщинами бесполезно. В дискуссии они чаще всего не приводят доводы и не выстраивают цепочку аргументов, а просто выплескивают на оппонента спонтанно приходящие им в головы мысли, да еще вперемешку со шквалом эмоций. Единственно разумный выход – пропускать мимо ушей их дерзости да упреки и не обращать внимания на их советы, назойливые, как мухи, и настойчивые, как приказы.

Десять-пятнадцать минут, которые путники провели в подземном ходу, вырытом тварями, не одарили моррона яркими впечатлениями и не дали пищи для новых раздумий. Это был обычный узкий тоннель, метра в полтора шириной и чуть больше высотой, извивавшийся змейкой и имевший несколько боковых ответвлений, ведущих неизвестно куда, но явно не в те места, куда нормальному человеку хотелось бы попасть. Ни костей, ни следов крови в нем не было… уж слишком много времени прошло с тех пор, как в шахте разыгралась трагедия. В общем, идущий последним Аламез заскучал. Зато, когда группа вышла на берег подземного озера, тоска моррона тут же развеялась.

Подземный ход сперва резко и заметно сузился, так что шагов десять путникам пришлось практически проползти на четвереньках, а затем и вообще оборвался, выведя группу на изгибающуюся дугой гряду, за которой тут же начинались водные просторы. Общая площадь каменистого пространства, явно с огромным преувеличением, а может, и с иронией, называемого Ринвой «берегом», составляла не более шести-семи шагов в ширину и десяти-двенадцати в длину. Куда ни кинь взор, везде простиралась вода, не доходившая до угнетающе нависавшего над головами потолка каких-то три – три с четвертью метра. Другого берега не было видно, а этот обрывался уступом и возвышался над поверхностью воды на целый метр.