Мария Заболотская - И.о. поместного чародея Страница 26

Я стала подозрительна, недоверчива и рассчетлива, ведь обмануть таких пройдох, как чародеи, мог только еще больший пройдоха.

По крайней мере, именно это я с гордостью себе твердила до того момента, пока не выяснилось, что даже столь ловкая притворщица все еще способна совершить нелепейшую ошибку, расплатиться за которую теперь предстояло не только иллюзиями. Весьма печальное будущее открывалось передо мной — разоблаченной адепткой-самозванкой, почти шесть лет дурачившей всю Академию и все-таки попавшейся, допустив непростительную слабость. Именно так я теперь старалась думать о плачевном финале этой истории.

У моей ошибки было имя, но его я поклялась не произносить даже мысленно. Как человек, еще не понявший, насколько он глубоко ранен, сопротивляется врагу, так и я храбрилась, не позволяя себе задумываться о истинной причине своего разоблачения, чтобы не обессилеть в единый миг. Даже будущее напугало бы меня не так сильно, как ранило бы прошлое, поддайся я искушению вспоминать.

Поэтому я старательно размышляла о всяческих пустяках, глядя на витражи в центральном окне Малого Парадного Зала, где вскоре должна была решиться моя судьба. Витражи были яркими, довольно выразительными и изображали сцены усекновения драконов магами. При этом я мимоходом отметила, что маги хоть как-то отличались внешне друг от друга, а вот дракон судя по всему был один и тот же, что не делает чести ратному искусству чародеев, раз его с одинаковым успехом убивало так много народу.

Стены зала были увешаны портретами знаменитых чародеев разных лет — именно здесь обычно вручали дипломы адептам-выпускникам. Теперь же вместо трибуны с текстом клятвы Брианбарда-Строителя у стены на скорую руку был возведен помост, на который водрузили длинный стол. За ним восседало семь самых великих (а ближе к правде — самых хитрых и подлых) мага, которым предстояло решить мою судьбу. Помост угрожающе поскрипывал и трещал, и оттого выражение лиц у этих мудрых мужей было весьма озабоченное. Видимо, каждый из них представлял, что будет, если ненадежная конструкция рухнет, но изо всех сил пытался сделать вид, что о такой ерунде он даже и думать не может в силу своего высокого положения.

Меня усадили на узкую и крайне неудобную лавку напротив помоста. Теперь, чтобы посмотреть на моих судей, мне приходилось задирать голову — думаю, так и было задумано, дабы пресечь любые попытки подсудимого не растерять чувство собственного достоинства.

Заседание было закрытым. В зале присутствовали только те люди, которые имели непосредственное отношение к моему делу. Таковых набралось всего-то человек с полсотни. Не было лишь того, кто стал причиной моего разоблачения, и в душе я была рада этому. Не знаю, сумела бы я сохранить самообладание, увидев еще раз это лицо, столь знакомое и близкое.

Меня охраняли два стражника из числа охраны Академии, еще четверо стояли у дверей и по двое — у каждого окна, что, наверное, должно было мне польстить. За моей спиной не смолкало шушуканье и шорохи — свидетели обсуждали друг с другом, что они будут говорить, а чего лучше вспоминать не стоит, и торопливо разворачивали бутерброды, разумно предполагая, что застряли тут надолго.

Покудова секретарь суда и писец раскладывали свои орудия труда, я решила получше рассмотреть Трибунал. Не каждый смертный удостаивался чести дышать с такими знаменитыми магами одним воздухом! Я могла только догадываться, кто из них кто. Наверняка в центре, в темно-фиолетовой бархатной тоге восседал сам Артиморус Авильский, глава Лиги. У него была самая длинная борода, самая роскошная золотая цепь с пентаграммой и самое противное выражение лица. По правую руку от него находился лысый, как колено маг, компенсирующий это невероятно лохматыми бровями. Я поискала взглядом на настенных портретах нечто столь же выдающееся, и определила, что имя этого чародея — Минос Гиельский. На портрете его голову украшала шевелюра, ничуть не уступающая бровям, и я посочувствовала магу — видать, несладкая у него была жизнь.

По левую руку Артиморуса расположился некто кудрявый и моложавый. Я принялась снова разглядывать портреты, чтобы опознать этого субъекта, но не успела. Артиморус трижды ударил молотком по подставке, бутерброды были моментально доедены, или запихнуты в рукава тог, шепотки смолкли и заседание суда началось.

— Подсудимая, встаньте! — зычно скомандовал он.

Я встала.

— Вы обвиняетесь в нарушении договора с Лигой, подписанного вами при поступлении на работу в Академию.

Что мне полагалось сделать в этом месте обвинительной речи — я не знала, поэтому промолчала.

— Для вынесения приговора Трибуналу необходимо выслушать свидетельства всех причастных к вашему делу лиц. Все, кто занимает место свидетеля, обязуются говорить правду. Начнем заседание!

Артиморус Авильский сел. Я осталась стоять, тоскливо подумав, что у меня и ноги отвалятся, если придется стоя выслушивать свидетельства всех причастных.

— Итак, — громогласно объявил Артиморус, — Первый свидетель! Господин Липпинс!

Преподаватель-телекинезиолог с тоскливым видом проплелся к трибуне свидетеля. Из-за его крайне измученного выражения лица казалось, будто судят его, а не меня. Со вздохом он устроился за трибуной и пробубнил клятву свидетеля.

И пошли вопросы… Они были настолько однообразны и бессмысленны, что я уже к четвертому свидетелю смогла незаметно усесться на лавку. Крайний левый маг из Трибунала уже беззастенчиво сопел, а Артиморус все спрашивал и спрашивал:

— Посещала ли подсудимая ваши лекции? Была ли замечена в разговорах с другими адептами? С преподавателями? Конспектировала ли? Слушала ли внимательно? Проявляла инициативу?.. Каким именем называлась?

Преподаватели честно пытались вспомнить видели ли меня хоть раз в жизни, мычали что-то про мою инициативу и внимание, пожимали плечами, когда речь заходила о конспектировании, и к концу допроса становились бледно-зелеными от тоски.

Так прошло часа два. Я уже успела опознать весь состав Трибунала, сгрызла ногти на правой руке, распорола шов на рукаве и сосчитала количество желтых фрагментов на витраже. Потом я начала считать присутствующих, перешла на портреты, затем мозаику на полу…

— Подсудимая, встаньте! — неожиданно произнес Артиморус. Я вздрогнула и проснулась, хотя до этого была твердо уверена, что не сплю.

— Неуважение к суду! — пискляво крикнул крайний левый маг, тот самый, что довольно похрапывал все это время. Уж кто бы говорил…

Я встала, страшным усилием воли сдержав зевок.

— Отвечайте на вопросы честно и незамедлительно, говорите по сути и только когда вам будет позволено, — с презрением, как мне показалось, сказал Артиморус.