Александр Бушков - Колдунья Страница 26

— Пойдем посмотрим, — сказала Ольга.

У заднего крыльца и точно маялся босой крестьянский мальчишка, которого Ольга смутно помнила — где-то доводилось видеть.

— Что случилось? — спросила она холодно.

Мальчишка с видом глупым и старательным произнес, как заученное:

— Помирают, стало быть, Сильвестр Фомич. Совсем плохи, не встают с утра. Так и говорят: конец, мол, пришел. И некому водицы подать, не говоря уж про помощь. Вот Сильвестр Фомич и просят великодушно вашу милость явиться по доброте душевной, хотя б молитовку какую прочитать. Все бросили, в избу заходить не хотят…

Удивительное дело, но в его взгляде Ольге почудилась откровенная неприязнь, решительно идущая вразрез с просьбой и заискивающим тоном…

Думала она недолго. Как-никак была крепко обязана Сильвестру за избавление от разбойников — к тому же, что греха таить, это был удобнейший повод отлучиться из дома и подольше не встречаться с господином камергером…

Не прошло и часа, как она верхом на Абреке въезжала в Кистеневку. Спрашивать избу мельника не пришлось — издали был заметен одинокий домишко, стоявший на отшибе от деревни, едва ли не в полуверсте. И возле него собралась немаленькая толпа, представлявшая собою, если прикинуть, все население Кистеневки, способное ходить самостоятельно. Совсем уж близко никто не подходил — мужики и бабы, старики и дети, старухи, девки и молодые парни сгрудились полукругом саженях в десяти от избенки. Изба выглядела ухоженной, содержавшейся в порядке и заботе (чем выгодно отличалась от иных крестьянских), вот только при ней не было ни единого дворового строеньица: ни хлева, ни конюшни, ни амбара, ни даже собачьей конуры. И огорода не было. Надо полагать, мельник, будучи бобылем, хозяйством не занимался совершенно — а значит, не испытывал в том ни желания, ни потребности.

Ольга шагом подъехала к собравшимся, спрыгнула с седла, не глядя бросила поводья в чьи-то моментально протянувшиеся услужливые руки. По толпе прошел заинтересованный шепоток, как порыв ветра, и тут же утих. Любопытство в устремленных отовсюду глазах было каким-то бессмысленным, вроде коровьего — и эти лениво-примитивные взгляды Ольгу отчего-то разозлили. Похлопывая татарской нагайкой в чеканном серебре по голенищу сапожка, она двинулась прямо на толпу.

К некоторому ее удивлению, перед ней не торопились расступаться. Чуть раздались в стороны, и все, дорогу не освободили. Взгляды стали какими-то озабоченными, напряженными. Послышалось глухое ворчание, смысл коего она не понимала.

Ольга остановилась, недоуменно подняв бровь излюбленным княжеским жестом. Ворчание крепло, усиливалось, и наконец от тех, кто стоял ближе всех к ней, Ольга услышала что-то вполне членораздельное:

— Барышня, не надо бы туда…

— Неча там делать… Известно, Сильвестр…

— Мы уж и матицу разбирали, и кол втыкали в потолок, а он все не кончается — известно…

И сразу несколько голосов забубнили:

— Известно… Известное дело…

— Барышня, по-доброму — не след… Не стоит…

С непонятно откуда взявшейся злостью Ольга шагнула вперед, подняла плетку к чьей-то глупо скособоченной бородатой физиономии и произнесла с холодной господской уверенностью, за которой стояли долгие столетия:

— Дайте дорогу…

Подействовало: «добрые поселяне» (как эту разновидность человечества именуют в пьесах на театре), оттаптывая друг другу ноги и неуклюже пихаясь локтями, довольно прытко раздвинулись, образовав узкий проход, по которому она решительно направилась к избе.

Нагибаться не пришлось, притолока была высокая, сработанная под немаленький мельников рост. В горнице было полутемно (оба окна занавешены чистыми тряпицами), пахло сушеными травами и свежим бельем. Мимолетно глянув вверх, Ольга, к своему удивлению, обнаружила, что там зияет узкая продолговатая дыра: матицу, толстое бревно, на котором держался потолок, выворотили напрочь, а рядом с дырой виднелся толстый кол, забитый меж разошедшимися досками. Пожав плечами, она шагнула внутрь, огляделась, глаза привыкали к полумраку.

Рядом с порогом стояла крынка с водой. У противоположной стены, на постели, звучно пошевелился человек, оттуда послышался слабый голос:

— Спасибо, барышня…

За спиной Ольги раздался голос проводившего ее сюда юного посланца — азартный, дрожащий от непонятного возбуждения, исполненный, казалось, жгучей надежды:

— Дяинька Сильвестр, позволь, я те напиться подам… Жажда мучит, поди… А, дяинька…

— Цыц! — прозвучал неожиданно сильный и резкий окрик. — Миколка, цыц! Не по себе дерево рубишь, мелкота… Пошел вон сей же момент, а то… Кому говорю? Я еще живой пока, смотри, хлебало завидущее… Ну?

Мальчишка проворно юркнул в дверь и громко захлопнул ее за собой. Мельник пошевелился:

— Водички бы…

Подхватив крынку, Ольга без колебаний подошла к постели. Насколько ей удалось рассмотреть, мельник, много лет державший всю округу в почтительном страхе, выглядел хуже некуда: лицо невероятным образом иссохло, так что кожа обтянула скулы, челюсти, подбородок, ястребиный нос стал узким и заострился, рот провалился. Почти ничего не осталось от кряжистого, сильного, уверенного в себе человека, с которым она виделась не далее как позавчера, словно его подменили самым чародейским образом. Но голос был прежний, знакомый, звучный и властный, почти не подъеденный хворью.

Из-под одеяла в цветочек вынырнула худая голая рука с обтянутыми кожей крючковатыми пальцами, больше похожими на гвозди, — бог ты мой, и это та самая широкая ладонь, что позавчера так уверенно покоилась на крученом поясе?!

Мельник глотал воду жадно и громко, добрую половину проливая на одеяло. Ольга кинулась было помочь, но Сильвестр так зыркнул в полумраке, что она остановилась.

— Чего уж теперь… — сказал он, словно бы в оправдание. — Эти — там?

— Вся деревня, наверное, — сказала Ольга.

Мельник уронил руку с пустой крынкой, разжал пальцы, и крынка, жалобно погромыхивая, укатилась под кровать.

— Дуралеи, — обронил он с нескрываемым презрением. — Не было разговоров, что самое время клад искать?

— А вы знаете, что-то такое я слышала, — вспомнила Ольга, подумав. — За спиной явственно прозвучало: теперь, мол, не грех и клад поискать, то-то, поди, запасено…

— Я ж говорю — дуралеи, — процедил Сильвестр. — Бывает, конечно… вот только у меня никакого клада нет… по крайней мере такого, каким эти мизерабли могли бы воспользоваться.

— Мизерабли? — подняла брови Ольга. — Откуда вы знаете такие слова?