Галина Львовна Романова - Легенда о Велесе Страница 26

Ночь была наполнена шорохами и звуками. Трава шуршала под копытами коня, неумолчно голосили сверчки, где-то внизу, у самой воды, разливалась песня соловья. Вдалеке затявкала лисица, послышался крик ночной птицы.

Крутобокий холм, поросший густым лесом, выплыл из темноты неожиданно, будто нарочно ждал Перуна. Не вглядываясь, тот сразу же узнал место — где-то здесь он впервые увидел Ршаву, а чуть дальше будет остров, подле которого она утонула.

Ящер тоже узнал эти места и прибавил шагу, дабы поскорее миновать их, но Перун осадил бурого коня.

— Узнаешь? — спросил он, простирая руку. — Наша заводь!

— Узнал лучше тебя, — ворчливо отозвался Ящер, потихоньку трогаясь с места. — Ты немного ошибся — наша заводь на другой стороне за рощей.

— Какое это имеет значение! — отмахнулся Перун. — Здесь прошли самые счастливые дни моей жизни! Здесь я полюбил первый и последний раз в жизни, а ты… Ты-то хоть знаешь, что такое любовь?

Последние слова он произнес очень тихо. Чутко понимавший все чувства друга, Ящер вздохнул.

— Любовь? — Бурый конь опустил голову. — Это такое незнакомое и вечно чужое чувство, когда начинаешь жалеть, что ты — это ты, а не самый лучший, самый красивый и самый сильный; когда ненавидишь все вокруг, если нет любви, и любишь все вокруг, когда она появляется…Знавал я, когда помоложе был, одну… Случалось, себя подле нее забывал… Где-то она теперь?

Свесившись вперед, Перун с удивлением слушал Ящера.

— Вот как, — молвил он. — Что ж ты раньше молчал, старое бревно?

— А ты б поверил, — притворно обиделся зверь, — что я не всегда был бревном, да еще и старым? Да если вспомнить, кем она была!

— А кем? — немедленно отозвался Перун.

— Человеком, — фыркнул Ящер так, что трава вокруг полегла, как от урагана. — Таким же, как и ты, с руками-ногами… Чародейкой она была из древнего народа, сейчас уже исчезнувшего в веках, а я молод был, зелен…

— И что ж, она тебя, такого зубастого, с крыльями, и любила?

— Зачем с крыльями! — В брюхе Ящера что-то зарокотало. — Я к ней молодцем летал. Она молчала, не догадывалась, пока младенец не народился…

Последнее было Перуну близко и понятно.

— И младенец был? — переспросил он.

— А то нет? — Ящер гордо выгнул шею. — Весь в меня уродился!

— Такой же зверь?

— Зверь… Тут она все поняла, да и я таиться от нее перестал — так и летал к ней в открытую. А вскоре потоп случился, ну, тот, про который мы со Святогором тебе рассказывали. Тогда мы друг дружку и потеряли. Я надолго в Пекле застрял, а потом ты появился… Так-то вот. А ты говоришь — любовь!

Оба друга притихли. Холм остался далеко позади. Бурый жеребец широким шагом шел вниз по течению Роси, постепенно приближаясь к берегу. Глухая ночь была тиха и пустынна. В тишине и покое хорошо думалось. Уйдя мыслями в прошлое, Перун потерял чувство реальности.

Неожиданно Ящер вскинул голову, дернув ухом:

— Слышишь ли?

Витязь выпрямился. С высоты седла он не только услышал, но и увидел, что они не одни в ночи.

Впереди, в полуверсте от всадника, Рось делала поворот — тот самый, за которым был мост и остров. С высокого берега ровная гладь реки была хорошо видна. В воде резвились купающиеся женщины, морща серебристую лунную дорожку. Их нежные напевные голоса далеко разносились по реке.

— Водяницы гуляют, — молвил Перун. — Как раз в том месте, где…

Ящер кивнул.

Сколько раз за годы странствий видел Перун девок-водяниц, живущих в реках, морях и ручьях. Многих он знавал, со многими проводил ночи, а потом случаем узнавал о зачатых младенцах. Он забывал их тут же, как забывают летом о холодах прошедшей зимы, но сейчас вдруг ясно вспомнилось, что и Ршава тоже стала водяницей, унеся под сердцем его ребенка. Все дети, забытые раз и навсегда, не стоили для него этого нерожденного малыша. Перун забыл обо всем на свете при взгляде на играющих в лунном свете водяниц и пришпорил Ящера, направляясь к ним.

Не доезжая шагов ста, он спешился и, бросив коня, крадучись углубился в заросли, закрывшие его от купальщиц. Осторожно раздвигая руками мокрые от росы ветки, он подбирался все ближе и ближе, пока наконец не оказался на самом обрыве.

Берег здесь довольно резко спускался к воде, но, поскольку Рось тут поворачивала, у обрыва образовался песчаный пляжик, небольшой, но достаточный для его обитательниц.

Вода в ночи казалась черно-седой. Больше десятка нагих водяниц отдыхали на узком бережке или с веселыми криками плескались на мелководье, толкая друг дружку, ловя за светло-зеленые волосы и в шутку опрокидывая на спину.

Перун не сводил с них жадного взгляда. В каждой он видел Ршаву, но водяницы все были похожи как две капли воды, и он не мог распознать ее. А в то же время что-то нашептывало ему, что она может быть здесь. Увидеть ее еще раз, перемолвиться хоть словом, сказать, что не забыл — Перун хотел этого так сильно, что, не сумев совладать с собой, выпрямился во весь рост и шагнул к бережку из кустов.

Но он не сделал и трех шагов, как его заметили. Прекратив игры, водяницы разом обернулись. Полтора десятка юных прекрасных лиц словно вспыхнули у него перед глазами.

— Ршава! — позвал Перун.

Сгоряча ему показалось, что одна из девушек вздрогнула, узнавая его, и он бросился к ним. Но в тот же миг водяницы хором завизжали и опрометью бросились в реку, перегоняя друг дружку.

— Ршава! Ршава! Вернись! — закричал Перун, кидаясь следом.

Водяницы уже скрылись, оставив лишь расходящиеся круги и легкие следы на песке. Не помня себя, Перун бросился за ними в реку. Он был готов гнаться за ними под водой, преследовать каждую, пока хватит жизни — одна из них была ею, его погибшей любовью. Если она забыла Перуна за годы, его жаркие объятья заставят ее вспомнить — водяница, не забоявшаяся встретить зарю подле любимого, может снова стать человеком. И на сей раз он не отпустит ее ни за что!

Сзади затрещали кусты, раздался гневный окрик. Решив, что это Ящер, Перун отмахнулся, на ходу срывая с себя плащ и рубаху, но прежде чем он забежал в воду по колено, преследователь настиг его и остановил резким рывком.

— Назад! — прозвучал срывающийся от ярости молодой голос. — Назад, негодяй!

Это было так неожиданно, что Перун не успел ничего понять. В следующий миг тяжелый удар сбил его с ног, вываляв в песке. Витязь растянулся на земле, а над ним вырос гневно сверкающий глазами коренастый юноша.

— Как ты смеешь! — закричал он ломающимся голосом. — Не сметь мешать моей матери, или я тебя размажу по песку — следа не останется!

Перун снизу вверх взглянул в замутненный взор юноши и почувствовал, как в нем самом закипают гнев и ненависть. Еще никто не сбивал его с ног и не грозился убить безнаказанно. Давняя привычка не давать спуску задирам, тем более таким юным и глупым, взяла верх, и он забыл обмолвку парня.