Сергей Булыга - Черная сага Страница 26

Как Верослав сказал:

– А ножны? Пусть положит ножны!

– Какие еще ножны?! – гневно спросил я.

– А те, которые ты подменил. Взял ножны Хальдера!

– Вот это уже правильней! – еще более гневно воскликнул я. – Взял, а не подменил. Вот эти, да? – и я снял ножны с пояса и показал их всем…

И положил рядом с мечом. Меня всего трясло! Потому что я знал, что теперь, пока наши Благие Прародители этого не пожелают, мне уже не поднять ни меч, ни ножны! Вот какой силой обладает этот стол! Однажды мой отец, разгневавшись на Вальделара, попытался хвататься за меч, но ничего у него из этого не получилось, он только напрасно гневался. А зато сразу после примирения он поднял меч будто пушинку и так же легко вложил его в ножны.

А я, подумал я тогда, теперь остался не только без меча, но даже без ножен. Ладно, подумал я, пусть будет так. И продолжал:

– Да, это ножны Хальдера. Но в этом нет ничего удивительного, потому что когда он уходил, он мне сказал: «Мой ярл! Когда я отыскал тебя, возле тебя лежал вот этот самый меч и вот эти самые ножны. Я долго думал, что всё это должно означать. А после я понял это так: ты – это мои ножны, а я – это твой меч. Сегодня меч уйдет к чужим богам, а ножны останутся здесь. Я так хочу! Мир ножнам! А мечу – храбрых врагов!». Вот что сказал мне Хальдер, когда умирал. И вот теперь уже я говорю: храбрых врагов тебе, Хальдер!

И я поднес чашу к губам. Белун сказал:

– Храбрых врагов!

– Храбрых врагов! – сразу сказали все, даже Верослав это сказал.

И они встали. И мы выпили. Потом все вместе сели и ели кутью. Белун, немного подождав, сказал:

– Сын мой, ты обещал, что скажешь слово.

Я посмотрел на Верослава, потом на мечи, которые были нам уже не подвластны, потом опять на Верослава… и он подал мне знак, и я ему так же ответил… И только потом уже сказал:

– Нет, я не буду говорить. Я передумал.

Тогда Белун сказал, что будут говорить другие. Так и было. Другие говорили о походах, в которые они ходили вместе с Хальдером. И ими было много сказано о храбром Хальдере, о мудром Хальдере, о щедром Хальдере, о грозном Хальдере, о хитром Хальдере, а так же обо всех других возможных Хальдерах. А после наши чаши опустели, и была съедена вся кутья. И уже никто ничего не говорил. Тогда Белун сошел с лежанки, заглянул в колыбель, покачал головой и сказал:

– Его уже не видно. Он у чужих богов.

И колыбель сама собой остановилась. Мы встали и легко, без всякого усилия, взяли со стола свои мечи, спрятали их в ножны и пошли к дверям. Верослав тихо спросил:

– Теперь к тебе?

– Ко мне, – ответил я. – И там нам уже никто не помешает…

Но тут Белун сказал:

– Сын мой!

Я обернулся.

– А ты пока останешься, – строго сказал Белун.

И они все ушли, а я остался.

– Дай руку, – сказал мне Белун.

Я дал. И он взял меня, как малого, за руку, провел мимо стола, подвел к очагу, и сказал:

– Смотри!

Я смотрел на огонь. Огонь – это тепло и жизнь. Огню подвластно всё – и вода, и железо, и мы. Потому что всё в этом мире смертно, один только огонь бессмертен. Огонь горел, огонь горит, огонь будет гореть, поэтому он помнит прошлое, знает настоящее и смотрит в будущее. И ты должен смотреть в огонь, любить его и веровать в него, не лгать ему и, может быть, тогда…

Но я не успел дальше додумать – я вздрогнул! Потому что я увидел Хальдера! Вот он стоит в огне и смотрит на меня, и машет мне оттуда рукой, зовет меня! И я сразу будто обезумел. Хальдер, подумал я, зовет меня – и я пойду к нему! И я уже шагнул туда… Но Белун схватил меня и удержал. Я отшатнулся от него и опять посмотрел на огонь. Но Хальдера в нем уже не было.

– Видел? – спросил Белун.

Я утвердительно кивнул, потому что сразу не мог говорить, и только уже потом, отдышавшись, я спросил, что это значило.

– Не знаю, – ответил Белун. – Потому что Хальдер уже не наш, он уже у чужих богов. Может, он тебя предупреждает.

– О чем?

– Об этом знают только его боги. А кто я им? Никто.

– Так как мне быть?

– Будь мудр!

Я усмехнулся. Хотя на самом деле я тогда был очень разгневан. Белун это сразу увидел. И поэтому он дальше сказал уже вот что:

– А чего мне еще тебе желать? Всё остальное у тебя уже есть. Или очень скоро будет! Это я говорю о врагах, о воде и о мечах. А вот мудрости тебе еще очень сильно недостает. Потому что сейчас будет как? Вот вы сейчас пойдете к тебе в терем и сядете за стол. Но вспоминать вы будете не Хальдера, а свои старые обиды. Потом возьметесь за мечи. И ты будешь желать прикончить Верослава, а после и других – всех, до единого! А твой отец, Ольдемар, поступил бы не так.

– А как?

– Это ты должен решить сам, – сказал Белун. – Потому что когда ярла зовут те, с кем он распрощался навсегда, ему ничего нельзя советовать. А оно само все сделается так, как это должно быть. Только одно скажу: помни о Хальдере и помни об отце. А теперь иди и не оглядывайся. Иди, я сказал!

И я ушел. Вышел из Хижины, надел шапку, бросил Хвакиру кость, прошел через Бессмертный Огонь и сразу увидел, что Верослав и все остальные стоят и ждут меня. Я им кивнул – и мы пошли дальше. Теперь я не запахивал корзно, и всякий, кто хотел, мог видеть ножны Хальдера, а в них мой меч. Мой меч скрывался в них не полностью. Кое-кто, наверное, тогда подумал, что это какой-то особенный знак. А на самом деле всё намного проще. Тут дело было вот какое. Когда я уже достаточно возмужал для того, чтобы отправляться в свой первый поход, Хальдер велел, чтобы мне вместо моего прежнего, отроческого меча, выковали новый – боевой. И в тот же день мы вместе с Хальдером явились в кузницу. Там Хальдер достал свой меч, показал его мастеру и сказал:

– Вот, посмотри внимательно! И сделай моему хозяину меч еще лучше этого. И чтобы он был длинней! Так, Айгаслав?

Я засмущался, но кивнул – да, так.

И мастер сделал мне действительно прекрасный меч, который оказался на целых два вершка длинней меча Хальдера. Вот отчего теперь получается так, что мой меч не может полностью скрыться в его ножнах. А если кто-то думает иначе, то это его дело – вот о чем тогда подумал я…

И больше мне ни о чем тогда не думалось! Не думалось, пока я шел по деревянной мостовой, которая тогда, как мне казалось, слишком громко скрипела. Не думалось и в теремном дворе, когда я шел через толпу, которая, как мне опять же казалось, слишком быстро передо мной расступалась. Не думалось и на крыльце, застеленном в тот день самыми дорогими руммалийскими коврами. Не думалось и за столом, когда мы уже сели за него. То есть времени у меня тогда уже почти совсем не оставалось, нужно было срочно что-то придумывать. И поэтому, когда были наполнены рога, я встал и сказал пока так:

– Пью за храбрых врагов!