Пётр Волкодав - До 1,7 секунды и после Страница 26

Ворота со скрипом заперлись, впустив посла. Русы задвинули засовы, а всадник тем временем направился к вечевой площади. Там его уже ожидали, обсуждая всевозможные варианты… Воевода пристально посмотрел, ожидая новостей, но торопить не стал. Алекса спрыгнул с лошади и громко объявил народу: — Добрыня, я передал ответ наш. Хан орды, как мы и ожидали, сказал, что сотрёт город с лица земли. Рядом с ним был князь Дармир и его дружина.

— Дармир — прошипел Добрыня, воевода Козельска и плюнул под ноги. — Тем лучше… Когда их ждать?

— Штурмовать наш град начнут завтра. Прости меня воеводе, я не успел убить Дармира. Он спрятался за спины дружинников. Тогда бы всё пошло по иному.

— Русы против руссов, — грустно ответил Добрыня. — Зело жаль. И это всё из-за распрей князей наших. Разорят они с поганцами Русь… Чего молчите люди Козельска? Байте. — Из толпы вышел богатый горожанин. — Воевода, я предлагаю послать богатых козельчан с дарами хану. Соберём поболе даров. Авось вынесёт нас от судьбины лютой и неминучей. Я согласен итить и баю про тое.

— Ты так думаешь — Добрыня затеребил бороду и разгладил усы. — Сжалиться хан и Дармир, баешь Кирилла. Татарва пожгла все посады и надругалась над людями. А и те, хто остался и пришел, не бают о том. А молодой князь, он дитя ащё. Я не боюсь смертушки. Могу предложить свою головушку в обмен на жизнь вашу, да рази ж поможет тое.

— Нет, Добрыня, не бывать тому — загудела толпа. — Ты сам баял — иждёшь подмогу владимировцев и рязанцев. Не гоже стлаться пред ханом и поганцами.

— Не в хане собака, она в князе Дармире, козельчане. Если решите, отдам голову свою поганцам.

— Всёж Добрыня мы попытаемся задобрить хана — заупрямился Кирилла. — Пусти меня. Кто поидёт со мною?

— Я, я. — раздалось три голоса. — Не за живот свой, за детей наших поидём просить. Пусти нас воивода и открой ворота.

— Пусть решает вече — Добрыня покачал головой. — У нас двухлетка Василий — князь, внук князя Мстислава Святославича чернигавскага… А мстить нам Бату будет и за яго отца. — Народ оживился загудел и разделился на сторонников и противников. Общим решением баяли. "От города послать троих с дарами" хану.

Ответ хана Бату пришёл скоро. Через стены града, татары перебросили три отрубленных головы. В осаждённом татарами граде Козельске, сомневающихся в намерениях хана Бату, боле не осталось…

На лобном месте приняли решение вечем: "Наш Князь младенец, но мы, как правоверные, должны за него умереть, чтобы в мире оставить по себе добрую славу, а за гробом принять венец бессмертия", "главы своя положити за христианскую веру".

По приказу Добрыни, всем кто мог держать в руках оружие, раздали оное и доспехи. На ночь выделили усиленную охрану стен, открыли запасники с продовольствием и резервный, подземный источник с водою. Дети и женщины связывали пучками стрелы и поднимали на стены. Поблизи хат, домов и под крышами расставляли бочки с водою. Наспех сооружали малые катапульты и усиливали ворота из стойкой к ударам и огню лиственницы. К стенам подтаскивали хворост и чаны для растопки дёгтю и воды.

У образов стоял на коленях отец Игнатий и молился истово Вседерждцу. Воск плыл и вздрагивало пламя, как от предчувствия нехорошего. В храм заходили козельчане и, завидев одинокого настоятеля, тихо ставили свечи и, постояв чуток, удалялись вон — хватало забот и без того. Горе сблизило. За полночь в церковь вошёл воевода. Он поклонился и осенил себя крестом, а после подошёл к Игнатию. — Отдохнул бы ты отец, день тяжёл буде. — Священник, закончил молитву и поднялся. — Воистину беда пришла Добрыне, помилуй нас боже Иисусе… — он перекрестился и продолжил: — Нонче поганое время Добрыня. Не имут сраму наши князья, губят Русь-матушку. Не будет им прощения ни от люду мирского да всякого, ни от бога нашего предвечного. Разругались потомки Владимира за стольное княжение. Киев взят и спален тартарами. Несут погибель нам. Вижу я — горит Русь наша и стонет и, нету князей.

— Да, отче. — вздохнул воевода. — Сгубила их власть-то, князей наших. Кабы вместе — не бывать издеся тартарам и не топтать землицу-матушку нашу. Послал я людей за подмогой, да чует сердце — не придёт сюда никто. А кто и поднимется, так малый люд. Вона, как обернулось то.

— Да воеводушка. Погибель нам всем. Жаль ребятишек малых. Не узреят жизни оне. Рази што Ляксандра новгородский да Данила Галицкий становят зверя поганого. Горит Русь, зрею я — не бывати боле престолу киевскому и Руси прежния. А ты Добрыня, иди отдахни. Табе мнаго сил надоти. За тобоя мы увсе. Ади отдахни чай часок. А я привыкши. Ади, наскоро утро.

В церковь вошли трое послушников. Отец Игнатий поднялся, окончив молитву и повернулся к статным парням. Монахи поклонились, а священник окинул их платья и внезапно сказал: — Братия, надевайте одежду воев. Я стар для этого. Моё место издеся. Моё оружие — слово божие, а вы бярите мечи да луки. Нонче многия отпевать надоти буде. А таперя благославляю — с Богом вас. Идите. — отец Игнатий осенил послушников. Монахи склонились в поклоне, перекрестились и молча вышли. За ними пошёл и Добрыня. У притвора он остановился и обернувшись сказал Игнатию: — Отче, из воеводиных хоромов, прорыт ход к реке. Ежели што, забярёшь самых малых дитят. Авось выживите. Не просьба то, а наказ мой, отче.

— Игнатий подошёл к Добрыне. — Стар я Добрынюшка. Остануся здеси я… Марфа поидёт. Ей и покажешь. А тартары то умны — стерегут реку.

— Да — подтвердил воевода, кивнул и заторопился из храма. Отец Игнатий остался наедине с богом. Он, не торопясь, зажег ещё свечу; долго зрел на пламя, задумавшись, и снова стал истово молиться.

Добрыня покачнулся и облокотился на стену храма, а потом повалился на мощенный брусчаткой пол притвора. Физической боли не было — саднила до немогу душа. Защитники Козельска отстояли свой град и пали — все! Они — мужчины, женщины, монахи, старики и дети — отстояли град, заплатив самую дорогую цену — себя… Смерть дочери осталась неотмщённой. Стрелу, которую он пустил в князя Дармира, когда две недели назад он организовал вылазку козельчан на позиции Батыя, принял на себя дружинник. Вылазка состоялась ночью и повергла в панику тартар, но поняв, что враг малочислен, татары напали. К тому времени дружинники во главе с Алексой успели зажечь штурмовые орудия тартар.

*А зело жаль.* — подумал Добрыня. — Отмстить насильнику не удалось, а умирать, оставив неотмщённой свою дочурку-кровинушку было стыдодно и больно. Воевода Добрыня облизал сухие потрескавшиеся губы и застонал от бессилия. Сил боле не было: ни на брань, ни войти в храм божий.