Кэйтлин Кирнан - Беовульф Страница 26

Она как будто вспорхнула и, коснувшись губами его щеки, отняла у него дыхание. Он все еще искал ответ, когда она уже покинула балкон и вернулась к шумному сборищу пирующих.

12 Морская нимфа

За лесами и болотами, в пещере под пещерой, в глубине гранитной кожи земли, в одиночестве скорбела мать Гренделя. Она принесла сюда изуродованное тело сына, нырнув с ним в пещерный омут, проникнув в озеро под верхним озером, осторожно подняла тело и возложила его на каменный уступ. Когда-то этот уступ служил алтарем, сооруженным людьми в честь какой-то забытой богини забытого народа. По сей день разбросаны по уступу угли и остатки жертвоприношений: обгоревшие кости людей и животных, яркие камни, кусочки золота, серебра, бронзы. Неважно, что здесь было раньше, теперь это место успокоения ее мертвого сына, его последняя постель. Она нагнулась к телу сына, коснулась его безжизненной кожи губами, ее минные смертельные когти нежно ласкали его сморщенный труп. Она очень стара, стара, как горы, как Асгард и Ванахейм[59], как гиганты Етунхейма[60], но возраст не притупил остроты чувства потери. Наоборот, она более остро ощутила пустоту, оставленную утратой, ее невосполнимость.

— Бедный мой пропавший сын, — шептала она. — Я просила тебя не ходить к людям. Предупреждала, что они опасны. Ты обещал…

Остался ли кто-то ей подобный на всей земле? Об этом она не имела представления и считала себя последней. Не тролль, не гигант, не дракон — но, возможно, родня всем трем видам, отпрыск какой-то темной расы первых дней творения, создания Мидгарда, преследуемой и уничтожаемой могущественными врагами. О матери она иногда вспоминала, просыпаясь или отплывая в царство снов. Был ли у нее отец — об этом она не ведала,

Задолго до пришествия данов жили в этой стране люди, звавшие ее Херта и Нертус, обожествлявшие ее в священных рощах, тихих озерах и тайных гротах, считавшие ее матерью земли, называвшие Нерпуз, а иногда богиней Скади, женой морского бога Ньёрда. Ей по душе были их жертвы и молитвы, их почтение и страх. Ибо их страх обеспечивал ей безопасность. Но она была не богинею, а лишь существом, более ужасным и прекрасным, чем люди.

Теперь она стала легендой, которую сложили встречавшиеся с нею в штормовые ночи несчастные путешественники. Моряки и рыбаки Ланского побережья распространяли страшные слухи о русалках, морских троллях и сахагинах[61]. Те, кто преодолевал топи в летнюю ночь, сталкивались с эглекой-демоницей[62]. Но ни ее, ни предков не вспомнил бы никто, если бы не сын ее несчастный, Грендель.

В пещере под пещерой, поникнув перед холодным алтарным камнем, пела она песню, услышанную, скорее всего, от матери. Может быть, и не от матери. Мрачные слова, угрюмая мелодия и неизмеримая скорбь матери звучали в этой песне.

Омоет берег кровавый прибой,

Сегодня я прощаюсь с тобой,

Но месть остается со мной…

Песня ломалась, рвалась, переходила в дикий звериный вой, превосходящий выразительностью любую поэзию. Стены пещеры содрогались от ее вопля. Потом она затихла, беззвучно лила слезы, процарапывала перепончатыми пальцами канавки в мягкой земле, скребла камни, ломала древние сухие кости.

— Я отомщу за тебя, сынок, — всхлипывала она. — Он придет ко мне. Я об этом позабочусь. Он придет, и я обращу его силу против него. Он заплатит, и заплатит дорого…

Но тут речь отказала ей.

Она свивала и развивала русалочий хвост, отражая чешуей мертвенный фосфоресцирующий свет заплесневевших стен. Поднялась, склонилась над телом, обняла мертвого сына. Хвост ее бешено колотил все вокруг, разбивал камни и разбрасывал осколки. Имя убийцы сына прочно запечатлелось в памяти. Храбрый избавитель королевства Хродгара, рыцарь-чемпион людской и волк пчелиный… Рыдание перешло в вой, вой сменился воплем, заполняющим нижнюю пещеру, проникающим через пещеру верхнюю в окружающий мир, раздвигающий гигантские ребра ночи.

Беовульф проснулся там же, где заснул несколько часов назад, завернувшись в шкуры. В нескольких шагах от него тлели угли костровой ямы. Он открыл глаза и прислушался к звукам заснувшего зала: дыхание, сопение, храпение, бормотание; кто-то ворочался, потрескивали угольки.

От костровых ям исходил слабый свет, смягчавший абсолютную тьму. Тихо поскрипывали деревянные конструкции, снаружи завывал ветер, а подальше, на берегу, шумели накатывающие на берег волны. Он подумал о Виглафе, о том, где тот заночевал, проверив лодку.

Беовульф прищурился во тьму, высмотрел рядом Олафа, в обнимку с которым сопела Ирса. На расслабленном лице Олафа играла легкая довольная улыбка.

— Не спится, Беовульф? — Над ним склонилась Вальхтеов, села рядом.

— Королева… — начал он, но она прижала палец к его губам.

— Ш-ш-ш… Тихо. Не разбуди народ.

— Я видел тебя во сне, — сказал он, вспомнив вдруг, что это и в самом деле так. Во сне Вальхтеов отправилась с ним в Гаутланд, и они следили за черно-серыми спинами китов, взрывающими волны, за их фонтанами, взлетающими в серое небо.

— Очень рада, — улыбнулась она. Ему вдруг показалось, что в голосе ее слышалось что-то незнакомое. Как будто какой-то ранее не замеченный акцент. — Надеюсь, сон приятный.

— Конечно, приятный. Какой еще сон ты можешь внушить?

— Я тебя люблю, — прошептала Вальхтеов, наклоняясь к Беовульфу так, что он почувствовал на лице ее теплое дыхание. — Я тебя хочу душою и телом, сокрушитель демонов, сын Эггтеова. Только тебя, мой король, мой герой и моя любовь.

Вальхтеов обхватила его шею, притянула голову к своей груди, коснулась губами щеки.

— А если твой муж не вполне с тобою согласится? — Он нервно оглянулся, опасаясь, что кто-нибудь из спящих рядом проснется.

— Мой муж? О нем можешь не беспокоиться. Он умер. Я разделалась с ним. Давно уж следовало мне так поступить.

Беовульф озадаченно уставился на нее. Сказанное ею не укладывалось в голове. Вальхтеов усмехнулась и поцеловала его в лоб.

— Кто не слышал о его супружеских изменах! Он и сам не делал из них секрета. Общался со своими шлюхами у всех на виду… Разве что не хвастался…

— Зачем ты мне это рассказываешь?

Она засунула обе руки ему под рубаху, принялась гладить грудь и живот… Ногти ее царапали кожу чуть ли не до крови, причиняли легкую боль, ласкали и беспокоили.

— Мой бедный сонный Беовульф, — усмехнулась она. — Слишком утомился, слишком много выпил, слишком мало отдохнул. Усталый, сбитый с толку… — Она решительно оседлала его, свалила на пол, он удивился ее силе.