Птица несчастья - Лада Валентиновна Кутузова Страница 27

«Вставай, вставай, вставай!

Штанишки надевай!»

Столько лет прошло, а Максим помнит.

– О-о, хороша водичка! – Полкан залез в фонтан.

Он запрокинул голову, подставляя лицо воде. Она стекала по нему, как обычная водопроводная вода из душа, а потом Полкан набрал пригоршню жидкости и умыл лицо. Когда он повернулся к Максиму, шрам исчез, да и мочка уха восстановилась.

– Заодно и радикулит подлечил, – подмигнул Полкан. – А то замаялся разные тяжести на себе таскать.

Максим понял, на кого намекает Полкан. Федор стоял поодаль и никак не решался приблизиться к фонтану. Видимо, не верил, что они добрались.

– Марина оценит, – усмехнулся Максим.

– Надеюсь, – не стал отнекиваться Полкан. – Хотя толку-то…

Симаргл решительно влетел в центр фонтана и несколько раз обогнул девушку с веслом. Когда пес вывалился оттуда, у него отрос хвост: крючком, с длинной рыжей шерстью.

– Блеск! – восторгался Симаргл, со скоростью пропеллера махая хвостом из стороны в сторону. – Вот же счастье! Хвостик! Суперский!

Оля, робея, подошла к фонтану и неуклюже перевалилась через мраморный бортик. Испуганно взглянула на струи воды, бьющие у подножия статуи, а потом зажмурилась и шагнула под них. Оля старательно подставляла воде левое крыло, а потом взмахнула им, так что Максим решил, что она сейчас взлетит.

– Выправилось, – удивленно сказала Оля. – Максимушка, смотри, – она продемонстрировала излеченное крыло. – И волосы отрасли, – она провела рукой по голове.

– Ты у нас сногсшибательная красотка, – Полкан оттопырил большой палец.

– Правда? – Оля застенчиво улыбнулась. – Спасибо, Полканушка.

Она не взлетела, как ожидал Максим, а все так же осторожно перешагнула бортик.

– Ну что, – окликнул Максим Федора, – наливаем воду и обратно? Есть куда?

– Да, – Федор достал грелку из рюкзака, но продолжал стоять истуканом.

Максим напялил резиновые перчатки, чтобы не соприкасаться с водой, и опустил фляжку в фонтан – это для себя. Затем набрал литровую бутылку для поста на Калиновом мосту в качестве откупа. А после вытащил из рюкзака длинную кишку из непонятного эластичного материала – в пользу государства. Труба бы, конечно, не помешала – протянутая от фонтана до моста, но… Это неосуществимо.

Технику через Калинов мост не перебросить, на вертолете в Заручье не спуститься – с высоты Заручья и нет вовсе. Один сюда вход – по чугунному мосту через огненную реку Смородину. Да и смысла нет технику гнать: в Заручье все меняется постоянно. Начнешь трубу прокладывать, да и упрешься в непроходимый лес или в болоте увязнешь. Поэтому только ходоки и таскают мертвую воду, кто сколько упрет.

Интересно получается, местным обитателям мертвой водой можно пользоваться безопасно. Это ходокам нельзя в Заручье после лечения водой некоторое время соваться, если жизнь дорога, иначе потусторонники набросятся. Но местные, похоже, сами до воды добраться не в состоянии, им ходоки нужны.

– Чего стоишь? – Максим повернулся к Федору. – Бери перчатки и наливай воду.

Что ж, основное дело сделано, теперь надо обратно идти.

Когда Максимус сказал, что пришли, Федор не сразу понял куда. Думал, привал очередной или что еще. А оказалось, они добрались. Прибыли. Федор так растерялся, что сперва мог лишь молча глядеть, как Полкан, Симаргл и Оля поочередно купаются в фонтане. Все-таки смотреть, как чудо исцеления происходит с другими, совсем иное, чем когда с тобой. Федор особо не осознавал, что с ним случилось именно чудо. А вот когда у Полкана зажил шрам на лице, будто это был лишь грим, и Полкан наконец-то его смыл, Федора проняло. Захотелось подойти и удостовериться, что это правда: слишком уж неправдоподобно. Но вскоре Симаргл обзавелся хвостом, и Олино крыло зажило. Вот тут Федор и пришел в себя.

Место, куда они попали, напоминало пионерский лагерь для взрослых – пансионат. Федор однажды ездил в подобный санаторий с родителями, тот располагался в Крыму. С утра кислородный коктейль – взбитый до пузырьков сладкий сироп, днем разные процедуры. Больше всего Федору понравился душ Шарко: он с удовольствием визжал под ударными струями воды – так, что уши закладывало.

До моря обычно добирались по канатной дороге. Точнее, спускались сами – пансионат находился на возвышенности, а обратно занимали очередь на канатку. Иногда канатная дорога ломалась, и кабинки беспомощно болтались в воздухе. Тогда Федор плелся за родителями, уставая от жары и бесконечного подъема, а сам глядел вверх и представлял себя одного в кабинке. От этих мыслей становилось страшно и настолько волнующе, что начинал ныть живот.

Море было хорошее. Оно больше всего понравилось Федору, даже больше, чем кислородные коктейли. Крупная галька, которая мешала взрослым заходить в море, не портила впечатления. Федор, если бы мог, не вылезал из воды целыми днями. А еще разнообразное мороженое, мед в сотах и гипсовые ангелочки: белоснежные, с золотистыми волосами… Их надо было вешать на стену. Мама не купила ангелочка, и Федор долго жалел об этом.

В санатории они пробыли ровно две недели – маме выделили путевку от работы. А когда вернулись, Федор мечтал, что снова поедут туда. Беседки, увитые розами, пышная зелень, мраморные фигуры, похожие на застывшие в камне призраков, фонтаны, аллеи из деревьев, где можно прятаться… Но после дешевую путевку от профсоюза матери так и не дали, а потом наступили другие времена, и в пансионат стали пускать за деньги. Слишком большие деньги, по мнению родителей.

Воспоминания нахлынули на Федора при виде фонтана – аналогичный находился в конце центральной аллеи санатория. Ее образовывали деревья с мягкими иглами – Федор не знал их названия. Пальмы тоже росли, и это было так удивительно, как если бы Федор оказался в Африке. Он постоянно крутил головой, надеясь увидеть на них обезьян или хотя бы кокосы. Обезьянка, правда, имелась – с нею можно было сфотографироваться у моря, но мама отказалась: мол, и так много денег потратили. А фотограф, как нарочно, каждый раз уговаривал погладить обезьянку и сняться с ней. Федор надеялся, что мама передумает, но она лишь недовольно поджимала губы.

Один раз папа поймал краба. Отец держал его двумя руками за панцирь, краб щелкал клешнями, не давая Федору дотронуться. Да Федор и не стремился: еще оттяпает палец, больно будет. Потом папа отпустил краба, хотя какие-то мужчины убеждали продать краба: они собирались засушить его. Но Федору, как и папе, было жалко краба, и он обрадовался, что отец не согласился.

– Чего стоишь? – вопрос Максимуса выдернул Федора из ступора.

Федор взял перчатки и под горлышко наполнил резиновую грелку мертвой водой. Грелка раздулась до такой степени, что еще немного, и лопнет. Рядом переговаривались Оля и Полкан, с шумом носился Симаргл,