Анджей Сапковский - Последнее желание Страница 27

– Я слышала о тебе, – сказала она. – Ты – Геральт из Ривии, белоголовый ведьмак. Стрегобор – твой друг?

– Нет.

– Это упрощает дело.

– Не думаю. Я не намерен оставаться в стороне.

Ренфри прищурилась.

– Стрегобор завтра умрет, – проговорила она тихо, отбрасывая со лба прядку неровно подстриженных волос. – Зло было бы меньше, если б умер только он.

– Если, а вернее, прежде чем Стрегобор умрет, умрут еще несколько человек. Другой возможности я не вижу.

– Скромно сказано – несколько.

– Чтоб меня напугать, требуется нечто большее, чем слова, Сорокопутка.

– Не называй меня Сорокопуткой, не люблю. Дело в том, что я вижу другие возможности. Стоило бы их обсудить, но, что делать, Либуше ждет. Она хоть ничего, эта Либуше?

– Это все, что ты имела мне сказать?

– Нет. Но теперь иди. Либуше ждет.

4

В его каморке на мансарде кто-то был. Геральт знал об этом еще прежде, чем подошел к двери, и понял по едва ощутимой вибрации медальона. Он задул каганец, которым освещал себе ступени, вынул кинжал из-за голенища, сунул его сзади за пояс. Нажал ручку. В комнатке было темно. Не для ведьмака.

Он, умышленно не торопясь, как бы сонно, переступил порог, прикрыл за собой дверь. В следующий момент, сильно оттолкнувшись, прыгнул ласточкой, навалился на человека, сидевшего на его лежанке, прижал того к постели, левое предплечье сунул ему под подбородок, потянулся за кинжалом. Но не вынул. Что-то было не так.

– Недурно для начала, – глухо проговорила Ренфри, неподвижно лежа под ним. – Я рассчитывала на это, но не думала, что мы так скоро окажемся в постели. Убери руку с моего горла, будь любезен.

– Это ты?

– Это я. Слушай, есть два выхода. Первый: ты слезешь с меня, и мы побеседуем. Второй – все остается как есть, но хотелось бы все же скинуть сапоги. Как минимум.

Ведьмак выбрал первый выход. Девушка вздохнула, встала, поправила волосы и юбку.

– Зажги свечи. В темноте я вижу не как ты, а видеть собеседника люблю.

Она подошла к столу, высокая, худощавая, гибкая, села, вытянув ноги в сапогах. Оружия вроде бы у нее не было.

– Выпить есть?

– Нет.

– В таком случае хорошо, что я прихватила, – засмеялась она, ставя на стол дорожный бурдючок и два кожаных кубка.

– Почти полночь, – холодно сказал Геральт. – Может, перейдем к делу?

– Минутку. Пей. Твое здоровье, Геральт.

– Взаимно, Сорокопутка!

– Меня зовут Ренфри, черт побери, – подняла она голову. – Разрешаю упускать княжий титул, но перестань именовать меня Сорокопуткой.

– Тише, разбудишь весь дом. Могу я наконец узнать, чего ради ты влезла сюда через окно?

– Какой догадливый! Я хочу спасти Блавикен от резни. Чтобы обсудить это с тобой, я лазила по крышам, словно мартовский кот. Цени.

– Ценю. Только вот не знаю, какой смысл в таком разговоре. Положение ясное. Стрегобор сидит в колдовской башне, чтобы его достать, тебе придется организовать осаду. Если ты это сделаешь, тебе не поможет твой королевский папирус. Если ты в открытую нарушишь закон, Аудоен не станет тебя защищать. Войт, стража, весь Блавикен выступят против тебя.

– Если выступит весь Блавикен, то жутко пожалеет. – Ренфри усмехнулась, показав хищные белые зубки. – Ты разглядел моих мальчиков? Ручаюсь, они свое дело знают. Представляешь себе, что произойдет, если начнется драка между ними и теми телками из стражи, которые то и дело спотыкаются о собственные алебарды?

– А ты, Ренфри, воображаешь, что я буду стоять в стороне и спокойно взирать на такую драку? Видишь, я живу у войта? При надобности буду рядом с ним.

– Не сомневаюсь, – посерьезнела Ренфри. – Только, скорее всего, один ты, потому что остальные попрячутся по подвалам. Нет на свете бойца, который управился бы с моей вооруженной мечами семеркой. Это не под силу ни одному человеку. Но, белоголовый, давай не будем пугать друг друга. Я сказала – резни и потоков крови можно избежать. Конкретно: есть два человека, которым это под силу.

– Я – само внимание.

– Один – Стрегобор. Лично. Он добровольно выйдет из своей башни, я отведу его куда-нибудь на пустырь, а Блавикен снова погрузится в благостную апатию и вскоре забудет обо всем.

– Стрегобор, возможно, и похож на спятившего, но не до такой же степени.

– Как знать, ведьмак, как знать. Есть доводы, которые невозможно отвергнуть, и предложения, которые нельзя отбросить. К таким, например, относится тридамский ультиматум. Я предъявлю колдуну тридамский ультиматум.

– В чем его суть?

– Это маленькая и сладкая тайна.

– Пусть так. Только сомневаюсь в ее эффективности. У Стрегобора, стоит ему заговорить о тебе, начинают зубы стучать. Ультиматум, который заставил бы его добровольно отдаться в твои прелестные ручки, должен и вправду быть каким-то особым. Давай-ка перейдем сразу ко второй особе, которая может предотвратить резню в Блавикене. Попытаюсь угадать, кто это.

– Ну-ну. Интересно, насколько ты проницателен, белоголовый.

– Это ты, Ренфри. Ты сама. Ты проявишь воистину княжеское, да что я – королевское великодушие и откажешься от мести. Я угадал?

Ренфри откинула голову и громко рассмеялась, успев прикрыть рот рукой. Потом посерьезнела и уставилась на ведьмака горящими глазами.

– Геральт, я была княжной, но в Крейдене. У меня было все, о чем только можно мечтать, даже просить не было нужды. Слуги по первому зову, платья, туфельки. Трусики из батиста. Драгоценности и бижутерия, буланый пони, золотые рыбки в бассейне. Куклы и дом для них повместительнее твоей здешней лачуги. И так было до того дня, пока твой Стрегобор и эта шлюха, Аридея, не приказали егерю отвести меня в лес, зарезать и подать им мои сердце и печень. Прелестно, не правда ли?

– Скорее отвратительно. Я рад, что ты тогда разделалась с егерем, Ренфри.

– Разделалась?!! Как же! Он смилостивился и отпустил меня. Но сначала изнасиловал, сукин сын, отобрал серьги и золотую диадемку.

Геральт глянул ей в лицо, поигрывая медальоном. Она не отвела глаз.

– На том и кончилась княжна. Платьице разорвалось, батистовые трусики навсегда потеряли белизну. А потом были грязь, голод, вонь, палки и пинки. Я отдавалась первому встречному за миску похлебки и крышу над головой. Знаешь, какие у меня были волосы? Как шелк и спадали на добрый локоть ниже икр. Когда я завшивела, мне обрезали косы ножницами для стрижки овец под самый корень. Больше они так и не отросли по-настоящему.

Она ненадолго замолчала, отбросила со лба неровную прядку.

– Я воровала, чтобы не подохнуть с голоду. Убивала, чтобы не убили меня. Сидела в ямах, провонявших мочой, не зная, повесят меня утром или только выпорют и выгонят. И все это время моя мачеха и твой колдун преследовали меня, нанимали убийц, пытались отравить. Насылали порчу. Проявить великодушие? Простить им по-королевски? Я ему по-королевски башку оторву, а может, сначала вырву обе ноги, там видно будет.