Евгений Немец - Корень мандрагоры Страница 27

Не без удовольствия я отметил, что телевизора у меня нет, и даже никогда не возникало желания его купить. Мара был очень серьезен, даже торжественен. Я подумал, уж не собирается ли наш уважаемый профессор вручить мне награду как самому тер–пеливому слушателю? Однако то, что он сказал дальше, быстро развеяло мою веселость.

– Но есть и исключения, и в последнее время они проявля–ются все чаще. Это люди, свободные по-настоящему. То есть почти свободные. Для полного освобождения им остается сде–лать всего лишь шаг. Это, говоря строго, уже и не люди, потому что они… ну, как бы собраны из углеродного волокна и титано–вых сплавов. Их психика – кремень! Она переживет вулкани–ческие извержения ненависти и ужаса цивилизации. В безумии современной жизни, когда каждому третьему необходимо про–писывать антидепрессанты, а каждого четвертого изолировать за высокими заборами дурдомов, – в этом кипящем вареве сумасшествия, истерии и отчаяния, которая является ни боль–ше ни меньше нашей жизнью, гранитной скалой поднимают–ся из трясины цивилизации бастионы духа. Атланты совре–менной эпохи! Носители нового психотипа – предтечи homo extranaturalis, готовые и предрасположенные к шагу в новую эру. Люди, избавленные от страха, свободные от иллюзий, взле–леянных человечеством за все время своего существования!

На этом воодушевленном пике монолога Мары я почувство–вал нарастающий дискомфорт. Меня настораживал не пафос его слов, с подобным накалом в речах Мары я встречался и рань–ше и давно осознал: если Мара переходит на столь возвышен–ный тон, то не из-за желания произвести на слушателей впе–чатление, а всецело из-за того, что тема цепляет его самого за живое. Я в этом не сомневался, но тем не менее задал себе вопрос: не спятил ли наш уважаемый лектор? И знал, что это не так. Из всех моих знакомых Мара был единственным, кто мог похвастаться трезвым взглядом на жизнь, в этом я убеждался неоднократно. Да и что такого невероятного поведал Мара? Утренние газеты, ток-шоу и даже новости по телевизору выли–вают на своих читателей и зрителей целые реки параноидаль–ного бреда под видом актуальных проблем, при том, что боль–шая часть этого зловонного информационного потока является банальной фальсификацией. Так что если Мара сумасшедший, что же можно сказать про остальных?.. И все же я опасался того, что Мара скажет дальше, потому что это напоминало… всепо–глощающее Ничто, застывшее за границей сорванной с петель двери; это походило на океан мутной и холодной воды, стеной окруживший меня после смерти отца; это смахивало на одино–чество, которое я испытал, напоровшись на ржавый гвоздь в далеком детстве… В словах Мары, уже сказанных и тех, кото–рые он только собирался произнести, ощущалось замогильное дыхание потустороннего, чего-то, что дальше, чем жизнь. Мне было жутко слушать его, и одновременно что-то во мне хотело это услышать. Что-то во мне хотело быть названным по имени. И Мара сказал:

– Второй и последний пункт в механизме рождения homo extra – сознание. Оно должно быть крепче легированной ста–ли, тверже алмаза, прочнее психики нового человека, которая сама по себе должна быть эталоном стойкости. Потому что ини–циация подразумевает подключение к каналу вселенских вес–тей. Сознание должно быть готово к разговору с Богом или Дья–волом – с Безграничным, Беспредельным… неважно, как называть! Сознание должно быть цельным и самодостаточным, потому что ему придется опуститься в глубины смерти и найти дорогу назад – только так можно по-настоящему понять и при–нять жизнь. Оно должно быть готово к перерождению. Это не–вероятно тяжело. Потому что даже такие апологеты психодели–ческой культуры, как Маккена или Страссман, не выдержали. Несколько лет исследований диметилтриптамина на людях, ко–торыми занимался Страссман, привели его к выводу, от кото–рого опускаются руки: он заявил, что ДМТ – это путь в парал–лельные миры. Маккена и вовсе впал в маразм, он придумал, что псилоцибиновые грибы – это зерна Высшего Разума, цель которых засеять интеллектом Вселенную. А это исследовате–ли с огромным опытом и волей!.. И потом, даже если после ини–циации твое сознание не рассыплется по космосу миллионом осколков и ты сможешь вернуться, сохранив целостность сво–его я, ты должен быть готов к полному и абсолютному одино–честву. Потому что среди цивилизации людей ты будешь чув–ствовать себя примерно так же, как человек в окружении обезьян. И все, что ты будешь пытаться сделать благого для человечества, будет возвращаться к тебе только ненавистью и ужасом. Ницше это предвидел, он писал: «Ваша душа так да–лека от понимания великого, что Сверхчеловек с его добро–той будет для вас ужасен». На всей планете ты будешь первым и единственным… и абсолютно одиноким пионером новой эпо–хи. Свою вселенную тебе придется делать с нуля и делать в оди–ночку.

Мара замолчал и как-то осунулся, словно вложил в свой мо–нолог слишком много сил и теперь испытывал физическую ус–талость. Даже его глаза, мгновение назад горевшие воодушев–лением, как-то поблекли, погасли.

Я понял все. Эти его лекции в течение нескольких недель… нервы из углепластиковых волокон и сознание из титанового сплава – все стало прозрачно. Он нашел кандидата на свой безумный эксперимент и все это время тщательно этого канди–дата готовил. Он нашел меня. Первозданную вселенскую пыль, красную глину, из которой можно слепить homo extranaturalis –нового Адама. Я услышал то, что услышать хотел и опасался. Услышал – и испытал облегчение. Так бывает, когда пригово–ренному к смертной казни наконец говорят точную дату расстре–ла. Я сильно сомневался в своей избранности и не очень-то верил в судьбоносность своей персоны, но все же оставалась крохотная вероятность того, что теория Мары верна. А из этого следовало, что моя жизнь могла обрести предназначение.

Информационный эон природы не выдержал такого богохуль–ства и с яростью бабахнул в землю атмосферным электриче–ством. На долю секунды в толще мутного Ничто, колышаще-гося за границей окна, вспыхнул парный серебряный отблеск. Я вспомнил про знак «SS» на петлицах мрачных офицеров в чер–ных мундирах. И еще я вспомнил строки из Ницше… старого, гениального и несчастного Ницше: «Но где же та молния, что лизнет вас свои языком? Где то безумие, что надо привить вам? Смотрите, я учу вас о Сверхчеловеке: он эта молния…»

Да, я понимал все, о чем говорил Мара, и то, о чем он пока сказать не успел. Понимал и чувствовал небывалое спокой–ствие. Я размышлял над тем, нужно мне это или нет, но сам эк–сперимент меня не пугал. Я не боялся остановиться и свернуть на тропу, уходящую в сторону. Страх я оставил висеть много лет назад на ржавом гвозде. Возможно, он и до сих пор там.