Олег Авраменко - Грани Нижнего Мира Страница 27

У меня зародилось подозрение, что это каким-то образом связано с вызовом мужа к регенту. Я сгорала от любопытства и в то же время испытывала некоторую досаду — не выношу, когда меня держат в неведении. Разумеется, в любой момент я могла мысленно позвать Владислава и потребовать у него объяснений, но это было бы против наших правил. Он должен был сам, без всякого нажима с моей стороны, решить, чтó мне рассказывать и когда. Взаимодоверие всегда было основой наших отношений, поэтому я не стала дёргать Владислава и на всякий случай запаслась терпением — кто знает, сколько ещё мне придётся ждать, а я очень любознательная девочка.

— Пойдём поищем тётю Машу? — спросил Леопольд, который был очень привязан к ней.

— Нет, — сказала я. — Не стоит.

По пути назад я не удержалась и заглянула в комнату по соседству со спальней свёкра и свекрови. Здесь всё оставалось так, как было в тот день, когда сбежала Сандра, — кровать аккуратно убрана, на окнах висели лёгкие розовые занавески, в шкафу лежало чистое свежее бельё, а в углу стояла симпатичная детская колыбелька, которую ещё летом собственноручно смастерил для своего будущего внука дядя Михаил, имевший, помимо диплома юриста, солидный опыт столярной работы. В течение всех этих месяцев тётя Маша содержала комнату в образцовом порядке, не разрешала в ней ничего менять, всё надеялась, что вот-вот Сандру найдут, или она сама решит вернуться.

Именно моя свекровь первая обнаружила исчезновение Сандры, когда утром вошла в эту комнату и увидела на столе её прощальную записку. До сих пор никто не знает, как ей удалось скрыться, обманув всю дворцовую охрану. По приказанию регента было проведено тщательное расследование, но никаких положительных результатов оно не принесло. В связи с этим у кое-кого из посвящённых в нашу историю возникло предположение, что бегство было организовано самим регентом, который решил где-то спрятать ребёнка Сандры — подобно тому, как в своё время Мэтр спрятал меня.

Однако Ференц Карой категорически отрицал свою причастность к этой, по его собственному выражению, авантюре, и мы с Владиславом поверили ему. Нет, не из свойственной нам доверчивости, а просто потому, что он не стал бы действовать так прямолинейно, навлекая на себя подозрения. Обладая неограниченной властью, он вполне мог инсценировать гибель Сандры, или же обставить её «бегство» таким образом, чтобы никто не усомнился в том, что она сбежала сама. Вне всяких сомнений, ей кто-то помогал — но это был не регент, а кто-то другой, чьи возможности были гораздо скромнее.

В своём письме Сандра просила прощения за этот поступок и умоляла не искать её — дескать, она сама сумеет защитить своего ребёнка от происков Нижнего Мира и сделает это лучше, чем все инквизиторы вместе взятые. Её, конечно же, искали и до сих пор ищут, но пока безуспешно — даром что регент бросил на её поиски большие силы. Это вызывает у меня двойственные чувства: с одной стороны я очень переживаю за неё и ребёнка, а с другой — утешаю себя тем, что раз такой мощной и вездесущей организации, как Инквизиция, не удалось напасть на её след, то и слуги Велиала окажутся бессильны.

Честно говоря, я с самого начала считала, что единственный способ уберечь ребёнка Сандры и Владислава от Нижнего Мира, это спрятать его в каком-нибудь безопасном месте, где он должен жить, как обычный мальчик (или девочка), ничего не зная о своём происхождении. Как я теперь понимаю, Сандра думала точно так же и сумела привлечь на свою сторону кого-то, кто занимал достаточно высокое положение, чтобы помочь ей незаметно скрыться.

Не знаю — может, она поступила правильно. По крайней мере, в моём случае этот номер сработал, и я сумела избежать участи, на которую обрёк меня мой беспутный дед Олаф Габриель де Бреси. А вот моим младшим братьям, Сигурду и Гийому, повезло куда меньше. Ривал де Каэрден, на чьё попечение они были оставлены, не смог уберечь их от Женеса де Фарамона; более трёх лет мальчики находились у него в рабстве, пока на Агрисе не появились мы с Владиславом и не вмешались в происходящие там события.

Вспомнив о братьях я, как всегда, испытала острый приступ чувства вины. Было совершенно очевидно, что Мэтр пожертвовал ими ради моей безопасности; по сути, он отдал их на заклание Велиалу, чтобы тот не заподозрил никакого подвоха с моей мнимой смертью. Осознание того, что моё счастливое и беззаботное детство было куплено ценой юных жизней Сигурда и Гийома, тяжким бременем ложилось на мою совесть. А мысли об отце, герцоге Бокерском, лишь усиливали мои терзания. Если братьям я уже ничем не могла помочь, то герцог, которому я была обязана своим появлением на свет, имел полное право ожидать, что я хоть в какой-то мере заменю ему потерянных сыновей, хоть частично компенсирую те двадцать лет, в течение которых он считал меня умершей.

Ещё год назад, во время видения в «колодце», я обещала Сигурду и Гийому, что в моём сердце найдётся место и для нашего отца, но до сих пор ничего не сделала, чтобы наполнить эти красивые слова реальным содержанием. Я лишь взяла себе имя, принадлежавшее мне от рождения, и официально стала называться Ингой Алиабелой де Бреси, а всё прочее, что проистекало из этого шага, отложила до лучших времён — и целый год раз за разом отодвигала наступление оных на всё более поздний срок.

Нет, конечно, я не забывала о человеке, который дал мне жизнь и который в глазах всего мира был моим отцом. Я регулярно писала ему письма — но делала это через силу, не из внутренней потребности, не по велению сердца, а из чувства долга. Несколько раз я общалась с ним «в живую», по визуальной связи, сеансы которой устраивал для нас инквизитор (кстати, старший брат Сандры), откомандированный на Агрис после случившегося там Прорыва, — но наши разговоры получались слишком тягостными, гнетущими и оставляли после себя неприятный осадок, поэтому мы вскоре отказались от них, решив довольствоваться перепиской.

Я не единожды приглашала герцога приехать в Вечный Город и погостить у меня пару месяцев — он соглашался, что это отличная идея, но постоянно переносил свой приезд, ссылаясь на загруженность хозяйственными делами. Дел у него и вправду было много — Прорыв, хоть и подавленный нами в зародыше, причинил огромный ущерб экономике всего Агриса, а в особенности Бокерскому княжеству, — и тем не менее я прекрасно понимала, что действительная причина его проволочек в другом. Он, разумеется, видел мою холодность во время разговоров «в живую» и, несомненно, чувствовал её в моих письмах, а потому панически боялся, что при нашей личной встрече эта холодность убьёт в нём надежду на то, что когда-нибудь я смогу преодолеть стену двадцатилетнего отчуждения между нами и стану его дочерью по-настоящему, а не только по имени и по крови.