Юлия Кулинченко - От топота копыт [СИ] Страница 27

Сдать своеобразный экзамен на травника парню пришлось очень скоро. В Залесье на несколько дней остановился ловчий отряд. Орденский клирик в сопровождении пары рыцарей первым делом наведался в домик на окраине. Кто-то из селян не преминул донести на подозрительного травника, сиречь магика-свиево порождение и его не менее подозрительного ученика. Зиновий предъявил Антарский диплом и подписанную самим Нирием II пенсионную грамоту, и был с извинениями отпущен. Грая промурыжили подольше. Парень откровенно хлопал глазами на расспросы. В подробностях описал свою учебу, как-то: сбор трав и изготовление взваров, и настоев, и дальнейшее применение оных. В край замучил клирика попытками настойчиво просветить об этапах роста и созревания всех изученных растений. И даже воспользовавшись «ветробожьим откровением» (в варианте магов амулет-инициатор, определяющий силу и уровень дара), распознать в нем мага не смогли.

На том и отпустили.

Почти всю следующую зиму Зиновий провел в своей комнате, закопавшись в конспекты по теории развития магии.

Парню достались все текущие дела. Вывихи, больные животы, подозрения на сглаз, ну и еще борьба с конкурентами. Честно сшибать медяшки у Залесского населения мешала бабка Ганька. Зловредная старуха возомнила себя знахаркой в энцатом поколении и всеми силами стремилась перебить честный заработок травников. Зиновий на бабкины происки лишь философски жал плечами и успокаивал Грая тем, что в чертогах Втробожьих всем по заслугам воздастся. Жалования скопленного за годы службы в Креспе хватало и хватило бы еще на пару десятков зим безбедного существования в деревенской глуши. Парню же оставалось поминать Свия на все лады и отплевываться, когда к нему попадал очередной больной, вырвавшийся из Ганькиных лап. Так как окуривание травами (у какого тракта она этот веник собирала?!) и молитвы во славу Ветробожию от переломов помогали слабо, в домик на окраине страждущие попадали уже с крайней степенью воспаления больной конечности. Пару раз Грай пробовал поговорить с бабкой, но привело это лишь к усилению взаимной неприязни, а с ее стороны еще и к обещанию вразумить при случае сковородкой или нажаловаться деревенскому ветромолу. Последнее звучало крайне неубедительно, ибо ветромол Ароська уже давно спился на ядреном Залесском самогоне и кроме ежегодного осенения полей ветробожьим знамением мало на что был способен. Тем более, что в состоянии душевного томления частенько захаживал в домик травников, спросить пару мядяшек на опохмел.

Грай отступил, но не сдался и предпочел гадить бабке исподтишка. Когда местный кузнец пожаловался на сглаз (Спина чвой-то чешется, ажно сил никаких нет). Грай в придачу к мыльному корню и наставлению мыться чаще, дабы силы темные смыть, намекнул на Ганькину глазливость. Этой же ночью дом старухи чуть не сгорел. Зиновий, который сам пресек попытку поджога, устроил ученику хорошую взбучку, что бы языком почем зря не чесал.

В округе становилось все беспокойнее. У синего оврага объявился серебрянец и чуть не уволок детишек, промышлявших ягодами. Причем травник с учеником были там по осени и определили, что место не опасное, и куколка вызревать еще зимы три будет. Земля горбом не поднималась, трава на месте ее залегания еще не успела посереть ан нет, только потеплело вот он, готовенький. Возле тракта пару раз попадались волчневы следы, а кузнец, по началу весны умудрился увидеть выморозня. Правда пьян он был до такой степени, что и пару ледяных великанов могли померещиться, но проверять слух пришлось.

Потом пропал Ароська. Как ветромол в корчме пил и с хозяином ругался полдеревни видели, авот до дома ему провожатых не нашлось. Три дня травник с учеником кружили по лесу, пока не наткнулись на окровавленную рубаху ветромола и утоптанную волчневыми следами полянку.

Зиновий с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее, и с первым летним месяцем засобирался в Антару.

Граю остались все текущие дела, недоваренные зелья и строгий наказ с Ганькой не воевать. А в случае не возвращения Зиновия к осеннему вересню, идти в столицу, где в магикуле заседательствует Танрий – единственный мага друг и соратник, и проситься в обучилище в студенты.

Грай проводил учителя до тракта. Помахал рукой вслед и честно выждал в Залесье целый месяц. Дальше терпеть не было никаких сил. Селяне и прежде не жаловавшие травников совсем озверели, являясь с претензиями чуть ли не через день. Бабка Ганька активно подливала масла в огонь, сваливая на парня все произошедшие в селе неприятности, от малого удоя коз и яйценоскости кур до безбрачия кузнецовой дочки, рябой и неумной Марыси.

Плюнув на обязанности травника Грай оставил Залесье на Ганьку, в полдня собрался, заколотил в доме ставни и двинулся вдогонку за учителем.

Пошатавшись по селениям, парень умудрился оставить кошель в чьих-то воровских лапах. Без денег, с голоду влез в чужой огород. От хозяина пришлось спасаться бегством, а две морковки стали слабым утешением бурчащему желудку. Возвращаться в деревню Грай побоялся. И при ночевке в лесу попал в руки разбойников. Неудачная попытка волшбы, в стараниях поджечь мокрые ветки, незамеченной не осталось, а разбойничья алчность, в надежде сшибить деньгу за беглого магика, пересилила страх перед колдовством. Потом полдня пути в мешке за плечами Пошки и, наконец, счастливое избавление из плена, в лице кентавры.

****

-Ай-йау-у-у!!! – я взвилась от острой боли.

Вернее, попыталась взвиться. Неудачно дернулась, зацепила больной ногой стол, и взвыла с удвоенной силой. С руганью обернулась. На хвосте, вцепившись испуганной пиявкой, болталась белобрысая девчушка. Грай, подхватившись, словил ребенка, разжал цепкие пальчики. Громкий плач резанул по ушам. На детский ор из кухни выскочила дородная бабища и с руганью напустилась на меня. Я в долгу не осталась. Травник попытался вклиниться и тут же получил свою порцию проклятий, причем с обеих сторон. Девчонка униматься не собиралась, перебивая нас обеих. Через несколько минут, вдоволь наоравшись, мы выдохлись. Тетка бросилась утешать ребенка. Я нервно переступала копытами, сквозь зубы поминая Свия, которому скандальная баба наверняка приходилась ближайшей родственницей.

Нашлись и свидетели происшествия. Оказалось, пока я предавалась воспоминаниям, милый ребенок решил украсить хвост «тети лошадки» праздничной булавкой. И не придумал ничего лучше, как эту булавку в меня воткнуть.

Надо отдать тетке должное, ругаться дальше она не стала. Извинившись за дочь, вернулась на кухню, а через пару минут перед нами появились две тарелки козьих ребрышек в грибной подливке.