Пол Кемп - Богорождённый Страница 28

Кроме Орсина. И хотя они не были именно друзьями, он определённо чувствовал себя… правильно рядом с дэвой.

Где–то в недрах аббатства раздался звон, и его звук заглушил шёпот пилигримов. Паломники смолкли, звон прозвучал десять раз — по удару колокола за каждый солнечный час в это время года.

— Рассвет следует за ночью и отгоняет мрак, — прошептал Васен.

Звон прекратился, и паломники одновременно расступились. Раздался громкий вздох, когда из арки появился Оракул, рука которого лежала на его собаке, Брауни, и вышел на нависающий над двором балкон второго этажа.

— Оракул, — прошептал один из паломников.

— Посмотрите на его глаза, — сказал другой.

Глаза Оракула, пылавшие от прикосновения Амонатора, в блеклом свете дня сияли оранжевым. Его яркая мантия словно светилась изнутри, ярко контрастируя с унылой серостью вокруг. Он казался более настоящим, чем окружающий мир, слишком ярким для грязного воздуха Сембии, частичкой солнца, сошедшей на землю. Морщины трещинами на теле избороздили его чисто выбритое лицо. На шее висел платиновый священный символ — роза в солнечной вспышке.

Рука Васена потянулась к символу, который носил он сам, к розе, к символу Амонатора в его утреннем обличье Латандера. Роза была тёплой на ощупь, поцелованной солнцем.

Оракул погладил Брауни, и магический пёс улёгся рядом с хозяином на балконе. Положив руки на балюстраду, Оракул посмотрел вниз, на собравшихся пилигримов. Васен представил, что Оракул видит не мир, но вероятности мира. Улыбка раздвинула губы Оракула, обнажая гнилые зубы, и он поднял руки. В ответ склонились головы, включая голову Васена и голову Орсина, и наступила благоговейная тишина.

— Да сохранит вас его свет, — сказал Оракул пророческим, полным силы голосом.

Паломники и Васен, все как один, подняли взгляды и произнесли ритуальный ответ.

— И согреет вас, Оракул.

Присутствие такого количества верующих, как всегда, грело Васену сердце. Его радовало, что его тени хотя бы на мгновение пропали.

— Вы преодолели тяжкий путь к этому аббатству, чтобы увидеть свет, который живёт во тьме.

— Да, Оракул, — отозвались паломники.

— Вам не стоило приходить. Свет живет не здесь, он живёт в каждом из вас. Мы все — лишь скромные слуги отца рассвета.

Улыбки, слова благодарности, кивки.

— Надеюсь, что проведённое здесь время, каким бы кратким оно ни было, раздуло пламя в ваших сердцах.

Снова кивки и слова согласия.

— Всегда носите его в себе, как бы не менялся окружающий мир. Всему Торилу предстоит трудный путь. Будьте светом для других, факелом в глубине, что указывает путь. Вы обещаете?

— Обещаем! — громкий ответ.

Оракул кивнул.

— Я встречался с каждым из вас, заглядывал в судьбу каждого.

Орсин перемнулся с ноги на ногу, и Васен это заметил. Оракул продолжал:

— Я знаю, что вы все хотели бы побыть здесь подольше. Но сейчас вам необходимо вернуться в земли солнца, прежде чем война в Долинах, война, которая многим из вас уже обошлась так дорого, сделает обратный путь невозможным. Идите с его светом и теплом. Будьте светом в мире, которому угрожают война и мрак.

— Будьте благословенны, Оракул, — сказали многие.

— Спасибо, Оракул, — сказали другие.

— Свет в нём, — сказали третьи.

И на этом Оракул отступил от балюстрады. Брауни встал и подошёл к нему. Оракул положил ладонь на плечо крупного пса, и они вдвоём ушли обратно в аббатство.

Когда Оракул исчез из виду, паломники повернулись друг к другу — улыбаясь, смеясь, обнимаясь, озарённые благословением Оракула. Васен повернулся к Орсину.

— Ты как–то странно отреагировал на слова Оракула, когда он упомянул о том, что заглядывал в судьбы. Он смотрел в твою?

— Смотрел, — сказал Орсин. — В первый день моего пребывания здесь.

Васен испытал сомнение.

— В первый день? Но ты же не…

— Не один из верующих? Прекрасно. Он знал об этом.

Васен никогда не слышал, чтобы Оракул делал пророчество для кого–либо не из верующих.

— Тогда что он… — Васен прервал себя на середине вопроса. — Прости меня. Его слова предназначены лишь для твоих ушей. Я просто… удивился, услышав это.

У Орсина было странное выражение лица, может быть, полуулыбка.

— Как и я. И если хочешь, я расскажу тебе о том, что он сказал мне.

Васен поглядел на Орсина, но ничего не сказал.

— В тот день он сказал мне пойти в леса долины, именно туда, где мы встретились.

Тени оплели кожу Васена. Его взгляд обратился к пустому балкону.

— Это он сказал тебе? Орсин кивнул.

— Думаю, он хотел, чтобы мы встретились.

Васен отсутствующе кивнул, задумавшись.

— Когда мы отправляемся? — спросил Орсин.

— Прямо сейчас, — ответил Васен. Он шагнул вперёд и возгласом привлёк внимание паломников.

Лица повернулись к нему, и он увидел, как радость исчезает с них. После того, как они увидели лицо Оракула, озарённое амонаторовым светом, им пришлось смотреть на лицо Васена, со смуглой кожей и жёлтыми глазами.

— Оракул сказал своё слово. Сегодня — самый благоприятный день, чтобы покинуть аббатство.

Помрачневшие лица, кивки.

— Я поведу отряд рассветных мечей, который доставит вас домой.

Тени струились с его кожи клочками ночи, растворяющимися в сумрачном воздухе. Новые кивки.

— Не я привёл вас сюда, но я отведу вас обратно. Я много раз проделывал этот путь. Правила такие же, как по дороге сюда. Держитесь вместе. Вы видели путь сюда и знаете, как просто там заблудиться. Не слушайте голоса духов. Они не причинят вам вреда. Как только мы спустимся с гор, не шумите. Чудовища на равнинах реагируют на звук. Оказавшись ближе к Долинам, нам придётся беречься сембийских солдат. Мы знаем, как пересечь границу. Не бойтесь.

Его слова заставили пилигримов помрачнеть. Васен увидел, как в них проступает страх, смотрел, как страх заполняет пустующие места в их душе, которые не тронула храбрость. В теории паломники всегда знали, что им придётся повторно преодолеть тьму сембийских равнин и вызовы бушующей войны, но то, что это должно было произойти прямо сейчас, спустя всего лишь десять дней в долине, подкосило их дух.

Васен продолжал ровным голосом.

— Внимательно глядите по сторонам. Пока не увидим солнце, будьте очень внимательны. Просигнальте мне или другому мечу, если заметите что–нибудь настораживающее. Что угодно. И если я или другой воин отряда даёт вам указание, следуйте ему без вопросов и без задержек. Ваши и наши жизни могут зависеть от этого. Всё понятно?

Кругом кивки, согласные голоса.

Самый юный из паломников, мальчик десяти–одиннадцати лет, держался за руку матери. В его широко раскрытых глазах виднелся страх. Мать отсутствующе взъерошила его волосы — её собственный взгляд был далёким, загнанным. Пожилая седовласая женщина, такая худая, что казалась мешком сухих веток, улыбнулась Васену беззубым ртом.

Он подмигнул ей, улыбнулся.

— Я отдам жизнь, чтобы защитить вас. Таков мой обет. А теперь собирайтесь. Ваша поклажа уже готова и ждёт вас в ваших комнатах. Мы уходим через час.

— Всего лишь час? — спросил кто–то.

— Так сказал Оракул, — ответил Васен, и никто больше не стал спорить.

Пилигримы прошли мимо него, возвращаясь в комнаты, чтобы забрать свою поклажу. Несколько человек коснулись его плеча или одарили благодарным взглядом. В ответ он улыбался и кивал.

Когда все ушли, Орсин ухмыльнулся и сказал:

— Твои слова не обрадовали их так, как слова Оракула.

— Моя работа — не радовать их, а беречь их — и твою — жизни.

Орсин надел свой ранец.

— Прекрасно. Думаю, скоро мы узнаем, как хорошо ты делаешь свою работу.

Герак приближался к лагерю пригнувшись, наложив стрелу и целиком превратившись в слух и зрение. Земля вокруг была усеяна глубокими отпечатками массивных ног чудовища. Тварь растоптала его навес, разодрала брезент, расшвыряла дрова в костре. С разбросанных углей поднимались тонкие струйки дыма. Герак практически в полной темноте обыскал этот беспорядок, пытаясь найти свой плащ. Он нашёл кусок от плаща, втоптанный в грязь, ещё один кусок чуть в стороне, и пал духом. Чудовище разорвало плащ и втоптало клочья в грязь. Он нашёл ещё несколько лоскутов, но среди них не было куска с карманом, и не оберега Элли тоже не было.

Он сел на землю у остатков костра, положил руки на колени, и попытался придумать, как рассказать Элли, что потерял её талисман.

— Вот тебе и приносит удачу, — пробормотал он.

Он провёл ночь голодным и замёрзшим. Ему не стоило уходить на охоту. Надо было собрать вещи, покинуть проклятую деревню и отправиться в Долины.

Он почувствовал, как дрожит земля, в тот самый миг, когда рёв чудовища расколол ночь. Адреналин в мгновение ока заставил его оказаться на ногах с наложенной стрелой и натянутой тетивой. Из мрака возникло чудовище — толстые складки, в прокисшая вонь, раздирающий уши рёв. Он выстрелил, и в ответ на свист стрелы раздался удовлетворительный «тунк!» и возглас боли, когда снаряд по оперение вошёл в тело твари.