Тайны Изнанки (СИ) - Грановская Елена Страница 28

Ладно. Темно. Хорошо. Что там: слово и взмах, касание?

Всё равно волнуюсь. Нет, не потому что боюсь навредить себе неправильным произношением, здешнее Провидение истолкует мою фразу как смертельный удар, и я покалечу сам себя (хотя стоило и над этим подумать). Волнуюсь, потому что в первый раз делаю то, что никогда обычный землянин не делает. Какая-то магия. Волшебные палочки. Ну бред, скажите! Ребенок внутри меня еще жив, я стараюсь сохранить в себе детство. Но даже сейчас, в этот самый миг маленький Костя напуган вместе со мной: неизвестное, не характерное для Земли одновременно зачаровывало и пугало. Руки ребенка, как всех детей на планете, тянулись попробовать, а разум взрослого взвешивал и осторожничал.

Ох, что-то мне сложно решиться. Думаю, подведет меня волнение. Но не вечно же я буду собираться с духом!

Я подумал об Арише. О своей дочке, что порой мнит себя доброй феей. Вот она верит в волшебство. И я поверю вместе с ней.

Слово. Взмах. Кончик палочки уперся в ладонь.

Через пару секунд что-то произошло, чего не могу объяснить. Ощущение чего-то неуловимого, но заметного, скрытного, но явного, неочевидного, но ожидаемого. Это точно оно.

Я открыл глаза и посмотрел на Милиана.

— Отлично, — только и сказал он. — Но будешь в бою так долго собираться и концентрироваться, от тебя живого места не останется.

Уголки моих губ недовольно сползли вниз. Какой кошмарный старикан! (Надеюсь, он не умеет читать мысли и не включает это заклинание в моем присутствии, если оно существует.) Хотя он в действительности прав: что меня за эти секунды могут триста раз грохнуть. Но не прав он в одном: я не собираюсь лезть на поле брани. Я бы хотел на скамейке запасных забронировать место или из тыла работать. На амбразуру лететь не хочется. Никому не хочется. И лучше, чтобы это было не надо. Чтобы мирно и дипломатично поплевали друг другу в лицо через столешницу за столом переговоров, покидали друг в друга бумаги и ручки, показали языки, как рассерженные малолетки, и в конце бы концов подписали акт о безоговорочном перемирии на веки вечные.

— То, что показываю и говорю, запоминай. Придется тебе уместить в своей памяти несколько десятков основных и нужных заклятий: слова, движения, взмахи. Ничего не забудешь: дам тебе учебное пособие. Самое лучшее, по нему не одно поколение магов обучалось на Континенте. Образцовое и полное, с комментариями.

Звучит так серьезно, словно оно в нескольких десятитонных томах, хуже, чем «История государства Российского» Карамзина.

— Доска — специально для отработки заклинаний. — Улло указал рукой в сторону окна, загороженного пластом тренировочной древесины. — Выдерживает всё: чем только в нее ни заряжали — она повидала на своем веку многое, и до сих пор цела! — Милиан усмехнулся. — Начнем, пожалуй, с заклинаний по степени опасности причиняемого вреда: от легких к более сложным и потому опасным.

— Вы будете учить меня… убивать?

— Я хочу, чтобы ты знал опасные для жизни и здоровья заклинания. Я не учу тебя убивать. Я учу тебязаклинать. Решать тебе, что ты будешь применять при встрече с врагом, — ответил Улло.

Я кивнул.

Исчерпывающе и достаточно.

Милиан развернулся к доске и велел внимательно следить. Пять раз подряд, друг за другом он выпустил магические вспышки, которые по своей силе казались разными: первая более слабая, последняя — мощнее: она выбила из доски щепу размером с указательный палец. Доска от заклинания к заклинанию раскачивалась, но не падала. (Интересно, а звукоизоляцию Милиан установил? А то подумают соседи, что убивают кого.)

— Первое, по сути, не направлено на причинение волшебнику боли: оно для того, чтобы выбить из рук артефакт и выиграть время. (Милиан еще раз повторил заклинание.) Второе, третье, четвертое — из разряда ранящих. Пятое — более сильное, тоже ранящее, но тяжелее. Первое и четыре остальных отличаются по виду. Последние между собой различны в мощности, силе причинения вреда и ущерба. Надеюсь на твою скорую обучаемость. Поехали.

Не знаю, по каким причинам — то ли я решительно заряжал палочку магией; то ли я еще был зол из-за всех переживаний, что скатились на меня за последнюю неделю, связанных с миром чародейства, — но я достаточно быстро научился исполнять показанные Милианом заклятия. Когда успешно повторил первое, так обрадовался, что чуть из тапок не выпрыгнул от осознания собственного успеха. С каждой новой минутой в душе буйствовал ураган эмоций. Я маг! Волшебник! Чародей-дирижер! Не вымысел! Реальная фантастика! Улётно!

— Вопрос. — Однажды произнес я, несколько поколебавшись, и покосился на Милиана, когда в очередной раз отрабатывал уже третье заклятие. Тот на меня оглянулся.

— Все-таки почему вы назвали себя избранным? — спросил я и тут же пожалел: глаза Улло сузились, сжатые губы превратились в тонкую линию. Он отвернулся. Наступило молчание, не тяжелое — какое-то взвешивающее, задумчивое, решающее.

— Помнишь, я говорил, что ты — четвертый спасенный мною? — тихо заговорил Милиан, отойдя на шаг.

Он закатал рукав и направил на оголенную руку палочку. Через несколько мгновений на его запястье обозначились магические кольца. Два из них были светлыми, полупрозрачными, одно — темно-синим, искрящимся, это напоминание обо мне. Четвертое — черное, словно самая темная ночь.

— Это, самое темное, — Улло указал на него кончиком палочки и поднял на меня глаза, — напоминание Изнанки, что как-то раз я спас Морсуса, темного мага, злейшего врага.

Я оторопел и подавился словами. Как?! Как Милиан спас этого местного опасного зверя? При каких обстоятельствах он сохранил ему жизнь? Зачем?

— Вижу, ты, мягко говоря, в ступоре, — вздохнул Улло и махнул палочкой. Кольца исчезли. Он вновь застегнул пуговицу на рукаве. — Я тогда еще не знал и не мог знать, в кого он превратится потом, годы спустя… Я никому не рассказываю эту историю. Это моя тайна. Страшно сказать, но не упоминал об этом даже своей семье. Даже в то страшное время, когда напал Морсус. И сплоховал сейчас, как-то в шутку назвав себя именно этим словом в разговоре с тобой. А ты за него зацепился. Что ж. Не вижу теперь смысла держать в секрете от тебя и дальше.

Это было на территории Союза, другой части Континента, соседствующей с нашей. Морсус тогда был молод. И не был еще таким озлобленным. Но недобрый характер уже имелся. Мы встретились на какой-то конференции или выставке, не помню точно. Разговорились. Он показался мне интересным собеседником, начитанным, с широким кругозором, но с радикальными взглядами и мыслями. Разговор зашел о политике, о контроле над жизнью общества со стороны любого из выборных и назначаемых органов управления территориями. И в один момент Морсус, так рьяно рассуждающий о своем видении идеального будущего, что я подумал о нем, как безумце, попал в поле зрения незамеченного нами дракона. Мы бежали, Морсус отстал и погиб бы, если я не отразил драконий удар, готовый обрушиться на буйную голову молодого мага. Нам обоим сильно досталось, но то было меньшее из зол, что поджидало бы нас от более тесной встречи с летающим зверем. Тогда-то Морсус и «завязался» на мне. А потом, полтора десятка лет назад, это кольцо стало темнеть. Я не понимал, в чем причина, и спросил у знающих магов. Те мне и объяснили: когда душа человека портится, грязнится и связь спасенного и спасителя. И это плохо: тьма, негатив злого человека отравляют через это кольцо — чем сильнее злодей, тем больше угроза жизни спасителя. Теперь это бремя, недоброе абсолютно, смертельно опасное бремя избранности, на мне. До тех пор, пока Морсус не погибнет, не будет убит. Но, как видишь, я как-то еще держусь, не сдаюсь темным чарам. Ради внучки и во имя моих жены и дочери.

Я молчал. Я не мог ничего произнести. Мне хотелось всё враз: и метаться, не понимая, что именно хочу предпринять для спасения Милиана, но уже сейчас начав волноваться; и говорить Улло слова поддержки, подбадривать; и идти тотчас же искать этого Морсуса, не дожидаясь, когда он нанесет очередной удар… Хотелось всё. И не получалось сделать ничего. Я несколько тяжело переваривал только что услышанное.