Дэниэл Абрахам - Тень среди лета Страница 28

– А вот она паршиво играет! – прошептал Бессемянный.

Хешай-кво пропустил его слова мимо ушей и наклонился вперед, не сводя глаз с просителей. Андат, наоборот, подался назад и следил за хозяином не менее внимательно, чем за странной парой.

– Марчат Вилсин, – на весь зал, как актер со сцены, проговорил хай Сарайкета. – Я прочел твое прошение. Не припомню, чтобы Дом Вилсинов прежде участвовал в скорбном торге.

– Суровые времена настали в Гальте, повелитель, – ответил Вилсин и принял позу, хотя и официальную, но с некой толикой попрошайничества. – Столько чайников еще нужно наклепать…

По толпе пробежала волна смеха; хай дал понять, что шутка услышана. Хешай-кво насупился больше прежнего.

– Кто будет представлять ваш Дом на переговорах? – спросил хай.

– Я, высочайший, – ответила девушка, делая шаг вперед. – Лиат Чокави, помощница Амат Кяан. Она просила меня заменить ее на время отъезда и провести эту сделку.

– Женщина, которую вы представляете, здесь присутствует?

Старый гальт скривился, но без колебаний ответил:

– Так точно, повелитель. Правда, она очень плохо владеет хайятским языком, но у нас есть переводчик на случай, если вы пожелаете с ней поговорить.

– Пожелаю, – сказал хай. Взгляд Маати переметнулся в толпу, на молодую женщину в шелковом одеянии, которая вышла вперед, опираясь на локоть приятного круглолицего человека в простой темной одежде слуги. Глаза женщины были неестественно бледными, кожа – отталкивающе белой. Ее одежда была скроена так, чтобы прятать выступающий живот. Хешай напрягся и подался вперед со смешанным чувством на лице.

Островитянка поравнялась с гальтом и его юной помощницей, улыбнулась и кивнула им по указке толмача.

– Ты явилась сюда с просьбой о помощи, – произнес хай нараспев. Женщина впилась в него взглядом, как дитя при виде огня. Маати показалось, будто ее околдовали. Переводчик что-то прошептал ей на ухо, и она на миг отвлеклась, чтобы ответить, но сразу продолжила разглядывать хая.

– Повелитель, – произнес переводчик. – Моя госпожа, Мадж Тониаби из Ниппу, благодарит за великую честь быть представленной вам и за помощь в сей нелегкий час.

– Признаешь ли ты Дом Вилсинов в качестве своих посредников передо мной? – спросил хай, словно женщина говорила сама за себя.

Последовало другое неслышное совещание, еще один беглый взгляд на переводчика и долгий – на хая. Говорила она тихо, так что Маати едва различал ее голос, но речь была быстрой и певучей.

– Признает, повелитель, – передал круглолицый.

– Отлично, – сказал хай. – Я принимаю предложенную цену и дарую Лиат Чокави право на собеседование с поэтом Хешаем для уточнения условий.

Переводчик и девушка согнулись в позе благодарности, после чего вся четверка просителей слилась с толпой. Хешай испустил долгий свистящий выдох. Бессемянный сложил пальцы домиком и прижал к губам, пряча улыбку.

– Что ж, – проронил поэт. – Теперь этого не избежать. А я-то надеялся…

Он умолк и всплеснул руками, словно отмахиваясь от мечты или прощаясь с возможностью все исправить. Маати снова заерзал на подушке, чтобы размять затекшую ногу. Слушания длились еще полторы ладони – прошение за прошением, – пока хай наконец не встал. Он принял позу официального закрытия церемонии и под традиционную флейту с барабаном удалился. За владыкой и лицом города потянулись советники, а за Хешаем – Маати. Впрочем, старший поэт следил за процессией лишь вполглаза. Поэты и андат прошли сквозь лес колонн к большой дубовой двери, а, миновав ее, очутились в зале поменьше, похожем на огромный узел из коридоров и лестниц. На верхней галерее четверка рабов выводила нежную печальную мелодию. Хешай сел на низкую скамью, глядя перед собой. Бессемянный встал в нескольких шагах, сложил на груди руки и замер словно статуя. В воздухе повисло отчаяние.

Маати медленно подошел к учителю. Поэт на миг поднял глаза и снова уставился в пространство. Маати, еще не начав говорить, изобразил просьбу о прощении.

– Я не понимаю, учитель! Ведь должен быть способ отказаться от торга. Если дай-кво…

– Если дай-кво возьмется приглядывать за каждой мелочью, можно будет смело назвать его императором, – оборвал его Хешай-кво. – И через поколение-другое мы посмотрим, как он справляется с обучением новых поэтов. У нас и без того пусто в головах, не хватало еще плохой науки. Нет, избави нас боги от вмешательства дая-кво.

Маати присел. Через зал потекли утхайемцы, переговариваясь поверх бумажных кип и свитков.

– Вы могли бы отказаться.

– И выставить себя кем? – Хешай вяло усмехнулся. – Не обращай внимания, Маати-кя. Разнылся старый пень, вот и все. Дело предстоит дрянное, но ничего не попишешь. Работа, как-никак.

– Убивать лишних младенцев заморских богачек, – поддакнул Бессемянный тем же дерзким тоном, но с примесью чего-то нового. – Действительно, для нас это пара пустяков.

Хешай вскинул голову, сжал кулаки, сморщил лоб от натуги и ярости. Маати услышал звук падающего тела. Андат распростерся на полу, вытянув руки в таком глубоком раскаянии, что Маати понял: по своей воле он никогда бы так не лег. Губы Хешая дрожали.

– В общем… мне ведь не впервой, – глухо произнес он. – Хотя этого никому не пожелаешь. Ни женщине, никому. Скорбный торг недаром таким зовется.

– Хешай-тя! – окликнул женский голос.

Она стояла рядом с распластавшимся андатом. Увиденное до того потрясло ее, что от высокомерия не осталось следа. Маати встал и принял позу приветствия. Хешай ослабил власть над Бессемянным, позволяя тому подняться. Андат стряхнул с платья невидимые пылинки и взглянул на поэта с горчайшим укором, после чего обратился к девушке.

– Лиат Чокави, – произнес он, тепло пожимая ей запястье, словно старый друг. – Рады вас видеть. Верно, Хешай?

– Безумно, – буркнул поэт. – Быть вверенными недоучке-помощнице – куда уж лучше.

На ее лице отразилась оторопь: маска самоуверенности соскользнула, глаза расширились, губы сжались в нитку. Тут же она стала прежней, однако Маати понял – или решил, что понял – удар Хешая попал в цель, а жертва провинилась лишь в том, что угодила под горячую руку.

Хешай встал и изобразил готовность к переговорам, но церемонность его позы лишь усугубляла оскорбление. Маати вдруг стало за него стыдно.

– Зал для встреч там, – махнул Хешай, отвернулся и зашагал в указанную сторону. Бессемянный поплыл рядом с ним, оставив Лиат и Маати догонять.

– Извини его, – тихо сказал Маати. – Это из-за скорбного торга он сам не свой. Ты ни в чем не виновата.

Лиат бросила на него недоверчивый взгляд, но смягчилась, когда поняла, что он опечален не меньше ее. Она ответила едва заметной позой благодарности, какими обмениваются друзья.