Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт Страница 28

Я подумал, предложил:

— Знаешь, до ночи еще несколько часов. Я не собираюсь тут сидеть все это время.

Он воскликнул:

— Я тем более!

— Тогда пойдем, — сказал я. — Приду в полночь. Я хоть и простой консорт, но все же принц, а она всего лишь графиня. Кто кого должен ждать?

Он сказал нерешительно:

— Но она все-таки женщина...

— Но ведьма!

— А если ведьма, то у нее что-то из важного для нас не так?

— Я демократ, — огрызнулся я. — Это значит, что уже и не мужчина, раз за равноправие полов и всеобщее равенство. Пойдем-пойдем, а то оставлю одного.

Он вспикнул и ринулся к двери. Я шел державным шагом, стараясь не реагировать на ведьму в гробу, и приблизился к двери, когда Франк уже взмок от отчаянных попыток ее отворить.

Дверь за это время снова стала одним целым со стеной, ни единого зазора, только и того, что дверная ручка торчит как бы прямо из каменной глыбы.

Я взялся за холодную медную рукоять, нажал. Дверь с некоторым скрипом, не весьма охотно, но открылась достаточно послушно и безропотно.

Франк выскочил, хватаясь за сердце, оглянулся, глаза дикие.

— Господи, страсти какие!

— Иди отдыхай, — велел я.

— Да я теперь вовек не засну!

— Тогда двойное спасибо, — сказал я.

Он дернулся, спросил испуганно:

— За что?

— Ты пришел по своей охоте, — ответил я.

Он хмуро ухмыльнулся на пороге:

— Знал бы, не пришел.

В своей комнате я с жадностью осушил большую чашу воды, в теле все еще гнездится некое потрясение, применение колдовства, оказывается, высасывает все силы...

Или это только у таких неучей, потому что тогда престарелый Уэстерфорд после каждого заклятия превращался бы в труп, но если он жив, то либо не колдует, что невероятно, либо как-то защищен? Либо черпает силы не из себя, а откуда-то еще...

На столе молитвенник, который мне нужно взять с собой в склеп. По крайней мере священник полагает, что мне понадобится.

Я нехотя подошел к столу, что-то с этой книгой не совсем так, как было. Вроде бы та же самая, древняя и потрепанная, желтые и с обтрепанными краями страницы, но в прошлый раз переплет был из старой вытертой кожи, а сейчас отчетливо вижу латунь, пусть такую же вытертую за сотни лет частыми прикосновениями.

Я осторожно провел рукой. Кончики пальцев ощутили то, что не увидел глазами, а уже потом я рассмотрел имплантированные в металл мелкие камешки, драгоценными не назовешь, а так, полудрагоценные, а то и меньше.

Поколебавшись, провел над ними ладонью, ничего не произошло, осторожно начал прикасаться к камешкам, задерживая дыхание от непонятного страха, не сразу сообразил причину нервозности: одни камешки остаются мертвыми, другие как бы чуть погружаются в металл, третьи непонятно чем покалывают в кончики пальцев, а от некоторых странное тепло...

Прислушавшись, уловил даже, что некоторые попискивают, как мышата, только не настоящие, а некие комариные мышата, на грани слышимости, а вообще-то, я, наверное, уже могу улавливать кое-какие звуки и за гранью, что называются ультра...

Мелькнула ироническая мысль, что да, уже король, у меня и способности должны расти, как все было бы просто, но только, думаю, и здесь все не так, а открывается только тому, кто старается и роет в нужном направлении.

Камешки, когда их касаешься, как будто выпискивают некую мелодию, но это, если нажимаю верно, чаще получается нечто фальшивое, иногда удачно, но все равно тихо, так что никого не разбужу, если буду играть, скажем там, долго.

Дверь за моей спиной тихонько приоткрылась, я поморщился, никак не привыкну, что здесь нет манеры предварительно стучать, только если строго-настрого предупрежу, а от двери прозвучал нежный голосок:

— Сэр Ричард...

Я торопливо оглянулся и вскочил, ругая себя, что совершенно забыл. Леди Карентинна решила принести себя в жертву и спасти меня от чего-то там, сделал ликующее выражение лица, поспешно развернулся к ней и шагнул навстречу.

— Ах, леди Карентинна!

Ее щеки полыхают румянцем, в глазах сильнейший стыд, на меня смотрит умоляюще.

— Сэр Ричард, я, конечно, делаю ужасающую глупость...

Конечно-конечно, подтвердил я с готовностью, но вслух воскликнул патетически:

— Леди Карентинна, если бы вы не пришли, я бы не дожил до утра!.. Изнывая в муке сладкой... ах, леди Карентинна!

Она, стесняясь и робея, позволила провести себя до постели, а там, пунцовая, как молодая красная роза, пролепетала:

— Погасите хотя бы свечи...

— Ах да, — воскликнул я шепотом, — это я так ослеплен вами, уже в глазах темно...

Быстро задул их все, подумаешь, и без них все хорошо вижу, пусть и не в красках, помог ей лечь, испуганной и трепещущей, и приготовиться. Вообще-то, при всем страхе и некой не до конца понятной мне отчаянности поступка есть и некий резон. Хотя опять же, пока что сложный для моего понимания, у меня голова забита как книгой, так и предстоящим визитом в склеп.

— Расслабьтесь, леди Карентинна, — сказал я, — дышите глубже и ни о чем, как обычно, не думайте... Думать вообще вредно, от этого морщины. Правда, только на лбу, их можно прикрыть прической... но такие еще не созданы. Давайте помогу распустить волосы...

Женщина с распущенными волосами всегда выглядит эротично, во всяком случае в моем восприятии, само слово «распущенная» пошло от распущенных волос, которые ни в коем случае нельзя было показывать посторонним мужчинам...

Я посмотрел на нее с задумчивой нежностью.

— Все определяет среда, леди Карентинна. Поэтому у ангелов, порхающих в небесах, красивые крылья; у ангелов, ступающих по земле, как я сейчас вижу, красивые ноги.

Она вскрикнула, застеснявшись:

— Сэр Ричард! Как не стыдно!

Глава 14

То, что Адам и Ева сожрали плод запретного древа, — акт личного непослушания, не имеющий последствий для последующего человечества. И хотя их поступок и повторяют люди, но грех каждого — его личное дело.

И не существует никакого первородного греха, за который должны отвечать все поколения. Они при чем? Адам и Ева отвечают за себя, их потомки за себя...

Рассуждая так, я ухватил книгу и на цыпочках выскользнул из комнаты, оставив леди Карентинну крепко спящей на измятой простыне и со скомканным в ногах одеялом.

У нее так и остался открытым в изумлении розовый ротик, на лице потрясение новым, что случилось с нею и ее телом, но дышит глубоко, сон чистый и здоровый, организм с удовлетворением понимает, что произошло то, что и велела природа, а также Господь.

В коридоре полутемно, как и в нижних залах, я пробежал на цыпочках, на всякий случай перекинулся в незримника. Снизу тянет холодом, дверь в склеп кажется входом в мою собственную могилу.