Ресторан «Кумихо» - Хёнсук Пак Страница 29

Дверь в комнату все так же была открыта, но ответа не последовало. Я почувствовал неладное и заглянул внутрь. Там никого не было. В туалете тоже.

– С ума сошел, – простонал я.

Ачжосси вышел из ресторана. Он опять ушел, несмотря на невыносимую боль, похожую на ту, которая бывает, когда отрывают пальцы ног или режут скальпелем без наркоза.

На душе стало тревожно, и я не знал, как поступить. Может, мне тоже вслед за Ачжосси уйти отсюда? Нельзя же так бессмысленно провести оставшуюся неделю? Но мне не хватало смелости – настолько шокирующим был вид шефа в тот день, когда он вернулся после вылазки из ресторана.

Когда на часах уже стукнуло начало двенадцатого, я обнаружил коротенькую записку на входной двери: «Ухожу, потому что не могу провести в бездействии оставшееся время».

Прочитав записку, я тоже решил выйти. Как и Ачжосси, я не мог провести оставшееся время в бездействии. Нужно было выяснить все, что не давало мне покоя: действительно ли бабушка слегла от горя после моей смерти? Скучает ли она по мне? При жизни я думал, будто она испытывает ко мне только неприязнь и вечно мной недовольна. Хотелось теперь убедиться, ошибался я или нет.

Я вышел из ресторана. Солнечный свет слепил глаза, теплые лучи ласкали кожу совсем не так, как сквозь оконное стекло. Яркие блики приятно щекотали, незаметно переползая по лицу и рукам. Солнечный свет был живым. И воздух казался совсем другим. Он врывался в ноздри, перекатывался вниз по горлу и бродил по всему телу. Воздух тоже был живым. Я чувствовал, как клетки моего увядающего тела вновь наполняются неожиданной бодростью, обретают свежесть.

Я двигался по направлению к больнице Халла. Боль, которую я ждал со страхом и тревогой, пока еще не давала о себе знать, но тело сковало из-за страха перед неизведанной болью, которая могла подступить в любой момент. Походка моя была неуверенной. Иногда я спотыкался о низкие, почти незаметные бордюры и неуклюже шатался.

Пеший путь до больницы занял у меня почти час с лишним. В обычное время мне за глаза хватило бы и полчаса.

– Правильно ли я сделал, что пришел сюда? – думал я, стоя у входа на территорию больницы. – А что, если слова Сучана и его матери окажутся неправдой?

В таком случае, наряду с разочарованием моя неприязнь к бабушке только вырастет. И еще обида. Мне было страшновато.

– Ну, раз уж пришел… – Я решительно шагнул внутрь.

Как и говорила Седая, большинство пациентов больницы были стариками. В небольшом дворике стояло пять-шесть скамеек, на них сидели пожилые люди и грелись под лучами солнца.

Я вошел в здание и сразу напротив входа увидел информационную стойку.

– Не подскажете, в какой палате лежит пациентка Ким Окча?

– Палата пятьсот четыре! – моментально отреагировала сотрудница в коричневой униформе.

Дзынь! – лифт остановился на первом этаже. В тот миг, когда из открытых дверей кабины стали выходить люди, я чуть не вскрикнул от удивления. Внутри я увидел Ачжосси, а рядом с ним с каменным лицом стояла Чжиён в униформе медсестры. Я быстро метнулся в сторону.

Эти двое вышли из лифта и направились к скамейкам во дворе. Я проследовал за ними на безопасном расстоянии. Как шефу удалось найти Чжиён?

Ачжосси и его спутница сели рядышком на скамейку в самом дальнем углу двора, где было поменьше людей. Я впервые видел шефа в ослепительно ярком солнечном свете. Даже издали его лицо пугало уродливо синюшным цветом.

Вспомнился наш первый день в ресторане «Кумихо». Ачжосси, увидев свой облик, отраженный в лунном свете оконного стекла, возмутился, что на него нацепили голову покойника. Тогда его слова вызывали во мне всего лишь страх. Но сейчас казалось, что он прав.

Ачжосси и женщина обменялись какими-то фразами. Я незаметно обошел дворик и приблизился к ним сзади. Очень кстати позади скамейки росло дерево с довольно толстым стволом, за которым я и спрятался.

– Почему ты не веришь мне? Говорю же тебе, я Минсок. Ты помнишь это кольцо? Оно всегда было на моем пальце. – Он широко раскрыл ладонь и протянул к ней. На указательном пальце правой руки засияло кольцо.

– Зачем вы так? Ведь этого не может быть! Перестаньте издеваться и объясните, зачем вы пришли? А про себя я уже все сказала в прошлый раз.

Женщина не верила ему. Да и как этому поверишь? Вот и моя бабушка ни за что не поверит, если я приду к ней и скажу: «Я Доён». Не только не поверит, но разозлится и заорет, что приперся какой-то сумасшедший.

– А почему ты перестала готовить изысканную еду и опять работаешь медсестрой?

– Разве вы не слышали об этом от Минсока? Он считает, будто я получила главный приз на конкурсе только благодаря тем блюдам, которые он придумал. Я говорила, что это совершенно не так, но он не верит. А еще он уверен в том, что я обязана вечно любить его, так как благодаря ему получила признание в качестве повара. Он из тех, кто считает свои убеждения, однажды засевшие в голове, абсолютно правильными. Как я ни старалась, но переубедить его не смогла. Вот почему я бросила кулинарию и вернулась к своей первоначальной профессии.

– Разве ты не хотела стать самым лучшим поваром?

– Конечно, хотела. Поэтому и начала так поздно учиться этой профессии. Но я отказалась от всего, чтобы не подвергаться бесконечным преследованиям с его стороны. Я верила, будто это единственный способ сжечь все мосты, связывающие меня с ним. – Лицо Чжиён было мрачным.

– А тот мужчина по той же причине бросил кулинарию? Я до сих пор не могу тебе это простить. И не прощу. Как ты могла участвовать в конкурсе с ним, воспользовавшись тем, что я был в заграничной командировке? Расстанься с ним, если хочешь, чтобы я простил тебя.

– Чушь собачья! У меня слов нет! Мое участие и победа в конкурсе не имеют никакого отношения к Минсоку. На конкурсе я готовила совсем не то блюдо, которое мы придумали вместе с ним. Я уже устала это повторять. Я не знаю, почему он не верит мне, ведь он знает название блюда, занявшего главный приз. Кроме того, там совсем другие ингредиенты и способ приготовления, – голос Чжиён зазвучал громче. – Я признаю, что была увлечена Минсоком, поддавшись его душевной теплоте, нежности, любви. Мы были по-настоящему счастливы, когда изобретали «Сливочную нежность». Это было легкое, утонченное блюдо, похожее на него самого, эх… – Она коротко вздохнула и замолчала. – Но во