Кэйтлин Свит - Узор из шрамов Страница 29

Я вновь опустилась на кровать.

Этим вечером Орло был в ужасном настроении. Возможно, поэтому я ничего ему не сказала, хотя понимала, как это для него важно. Помню ощущение тяжести, которое тогда испытывала, помню смущение (чего не ожидала) и тоску по Игранзи. В какой-то момент, сложив несколько кухонных тряпок и засунув их в белье, я даже подумала о матери. Возможно, она была бы тронута моим новым статусом, может, мы бы стали ближе… Эту мысль быстро сменила другая, более рациональная: скорее, она бы принялась жаловаться на лишнюю стирку и велела не рожать детей, пока ее собственные еще младенцы.

В любом случае, я хотела, чтобы со мной была женщина. Я села рядом с Уджей, которая сегодня не выходила из клетки. Она стояла на полу и смотрела на меня, не двигаясь.

— У меня начались месячные.

Птица мигнула.

— Странно, правда? Это случилось сразу после того, как я использовала Видение на крови.

Она вновь мигнула.

— Я скучаю по Игранзи. Жаль, что ты не разговариваешь.

Уджа издала негромкое бормотание, и я засмеялась.

В тот день я не видела Лаэдона, и хотя от этого мне было легче, я чувствовала себя еще более одинокой. Возможно, поэтому я могла бы рассказать Орло все, что произошло, несмотря на смущение. Но он вошел со всей стремительностью бури и яростью грома.

— Что ты здесь делаешь? Я тебя уже пять минут ищу.

Я стояла в комнате искусств, огромном зале на первом этаже, наполненном скульптурами и картинами. (Стояла из опасений, что если я сяду, новое чистое платье испачкается). Моя рука лежала на статуе девушки примерно одного со мной возраста, одетой в такую тонкую сорочку, что казалось, будто на ней ничего нет. Мне нравилось касаться складок одежды: мраморные изгибы выглядели так, словно могли смяться в моем кулаке, как настоящий шелк.

— Извини, я…

— Никаких извинений. Мы уже потеряли кучу времени. Наверх.

Я никогда не видела его таким злым. Он был очень бледен, но на щеках краснели две полосы. Лоб блестел от пота.

Выйдя за дверь, я обернулась.

— Это Прандел?

«Может, если я его разговорю, он успокоится?»

Он уставился на меня так, словно я говорила на другом языке.

— Пран…? — Непонимание. Полное непонимание.

— Прандел, — повторила я. — Он снова от тебя сбежал?

Еще один момент непонимания, а затем Орло поднял брови и с шумом выдохнул. Как Борл.

— Ах, Прандел… конечно… Нет. Я потерял его след много недель назад.

— А, — в моем голосе сквозило разочарование. — Ты мне не сказал. Ты так долго о нем не говорил, но я думала, что ты его еще ищешь.

— Ищу, — процедил он. — Наверх, Нола. Живо.

Несмотря на то, что у меня не было мучительных болей, я испытывала слабость и медленно тащилась по лестнице в лекционную комнату. Я хотела, чтобы Орло заметил, как мне нехорошо. Надеялась, что он спросит об этом, и его забота будет сильнее гнева, но он только сказал:

— Да что с тобой такое? — и устремился по коридору впереди меня.

Я стояла, опираясь о зеркало, односложно отвечая на вопросы. Он бросал эти вопросы, словно стрелы, а Борл поглядывал на меня из-под полуприкрытых век, сидя рядом с клеткой Уджи. Вопросов было много. Я висла, ухватившись за край зеркала; ноги казались фруктовым желе, которое Рудикол делал по особым случаям.

Прошло несколько часов, прежде чем Орло стукнул кулаком по золоту и закричал:

— Нола!

Я подняла глаза, а его крик и металл гудели, постепенно стихая. Тряпки в моем белье сдвинулись, и между сжатых бедер я чувствовала влагу.

— Если это все, на что ты способна, — медленно произнес Орло, — ты никогда не подготовишься к замку.

— Не будет никакого замка. Ты никогда не найдешь Прандела. И думаю, тебе нравится, что я здесь. Я твоя игрушка, только не хожу за тобой, как Борл. — Мой голос дрожал. Я помнила слова девушек о том, что месячные усиливают гнев и печаль. Эта мысль на секунду успокоила меня, но потом я увидела румянец Орло, его черные яростные глаза, и подумала: «А что ты скажешь?»

— Как ты посмела? — Он говорил шепотом, но его слова били, словно кулаки — один, второй, третий, и все в живот. — После того, что я для тебя сделал.

Так говорила моя мать. Мать, которая не сделала мне ничего хорошего, пока не продала. И хотя Орло дал мне гораздо больше, старый гнев придал мне сил.

— У меня сегодня начались месячные.

Он открыл рот. Это должно было меня порадовать, но нет. Я выпрямилась.

— Ты… — Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Его глаза на миг замерли. Румянец на щеках переместился к шее, и я подумала, как он красив, горячий, молчаливый. Только молчал он недолго.

— Когда сегодня? — Еще один шаг. Теперь он был близко, но я не двигалась.

— Этим утром. Или ночью, но я только утром заметила.

— Почему ты сразу не сказала об этом?

Я отвела плечи и подняла голову, глядя ему в лицо.

— Потому что ты был в отвратительном настроении.

— В отвратительном?.. — Он сделал еще шаг, и мне пришлось отступить. Спина уперлась в дверь. — Знаешь, как давно я ждал этих новостей? — Он схватил меня за плечи, впившись пальцами в плоть. — Ты знаешь, ты, невежественная идиотка! — Он снова кричал и тряс меня. Я стукнулась головой о дверь, в ушах зазвенело, и я больше не слышала его слов, только рев, который окутывал меня и падал на кожу, словно плевки.

Внезапно руки исчезли. Я сползла на пол и села, будто сломанная вещь. Закрыла глаза. Когда через несколько минут я их открыла, рядом сидел Орло. На его коленях примостился Борл, и он гладил собаку между ушей большими медленными движениями.

— Прости. — Он не смотрел на меня, однако знал, что я открыла глаза. — Нола… — Его рука переместилась с Борла на мое левое бедро. Это был такой сильный и такой беспомощный жест, что я накрыла его руку своей. Наши пальцы переплелись. Я почувствовала облегчение и желание. Мне хотелось прикоснуться к внутренней стороне его руки, коснуться губами горла.

— Идем со мной, — сказал он.

Несмотря на ночь, снаружи было жарко. Стеклянная галька садовой дорожки была теплой — я чувствовала это даже сквозь туфли.

Деревья ликаса отцвели. Их лепестки лежали на траве, и когда Орло увел меня с дорожки, я старалась наступить на все, что попадались под ноги. От прикосновений они меняли окрас с белого на фиолетовый и испускали мягкий, сладковатый аромат, из-за которого можно было представить, что они еще живы.

— Мне не нравится держать тебя здесь, — сказал он. Мы стояли под деревом с ниспадающими ветвями, одни во всем мире. Я молчала и смотрела на лунный свет в его волосах, похожий на движущиеся бриллианты.