Вспомни меня - Челси Бобульски Страница 3

Парковщик хорошо скрывает свою реакцию на нашу потрёпанную машину, позволяя себе лишь украдкой взглянуть на помятый бампер, прежде чем взять у папы ключи. Я выхожу из машины, закидываю на плечо свой заклеенный скотчем рюкзак и разминаю ноги. Я рассеянно перебираю ногами каждую балетную позу, пока другой служащий укладывает наш багаж на тележку, а папа представляется как новый менеджер по работе с гостями каждому сотруднику в радиусе трёх метров.

Мне не нужно оглядываться на папу, чтобы знать, что его грудь выпячена, плечи отведены назад, а губы растянуты в широкой улыбке, от которой ямочки на щеках превращаются в овраги. Уинслоу был его мечтой с тех пор, как он впервые посетил его в детстве во время двухдневного пребывания с родителями (две ночи, на которые они копили годами и о которых он до сих пор говорил как о самом экстравагантном отпуске, который они когда-либо брали).

Папе здесь уже нравится, а это значит, что его склонности трудоголика проявятся ещё до того, как мы распакуем наши сумки.

Стоя спиной к машине и парковке за ней, я смотрю на широкую кирпичную лестницу, ведущую к главному входу. Двери — массивные, старомодные, с причудливыми овальными окнами и гигантскими цветами магнолии, вьющимся плющом, пальмовыми листьями и вырезанными из дерева толстощёкими ангелочками — стоят открытыми, и сквозь темноту за ними я могу различить силуэты других гостей, проходящих регистрацию. Люди, о которых папа будет заботиться. Люди, которые будут подпитывать его склонности трудоголика.

«Будь счастлива за него, — говорю я себе. — Помни, что сказал доктор Роби. Ожидайте только хорошее».

— Но что вы делаете, когда вместо этого происходит что-то плохое? — я спросила доктора Роби на нашем первом сеансе четыре года назад, сидя в кожаном кресле напротив его стола и безумно потея. — Не лучше ли быть готовым к плохому, чтобы не было так больно?

Он ответил на мой вопрос другим вопросом.

— Почему ты так уверена, что с тобой случится что-то плохое?

Именно в этот момент я решила, что доктор Роби мне совершенно ни к чему.

Папа обнимает меня за плечи, пока один из служащих толкает наш багаж в очередь у домика, а другой отгоняет нашу машину. Её двигатель грохочет, как будто под капотом у неё отбойный молоток.

— Готова?

Я говорю ему то, что он хочет услышать.

— Ещё бы.

— Это моя девочка.

Я пытаюсь проглотить страх, подступающий к горлу, пока мы поднимаемся по лестнице — с папой всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо, — но моё сердце колотится в груди, когда мы приближаемся к дверям, а голова кажется воздушным шариком, парящим над моими плечами, как будто она не получает достаточно крови, чтобы утяжелить её.

Ожидайте только хорошее.

Мантра заставляет мои ноги двигаться, но по мере того, как зияющая темнота вестибюля становится всё ближе, другая мысль врезается в мой мозг…

БЕГИ.

Я замираю.

Папа хмуро смотрит на меня.

— Всё в порядке?

Нет. Я никогда в жизни не чувствовала, что что-то было столь неправильно, как сейчас, но это чувство приходит из ниоткуда, и я знаю, что оно коренится в более глубокой проблеме. Более глубоком страхе.

Я повыше закидываю рюкзак на плечо, а голос доктора Роби эхом отдаётся в моей голове «Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится» вместе с воспоминанием о взгляде, который он бросил на меня, когда я уходила с последнего приёма — это был взгляд, в котором говорилось, что он сомневается, что со мной всё будет в порядке, хотя он и не стал спорить, когда я сказала ему, что не буду искать другого психотерапевта в Южной Каролине.

Взгляд, который я бросила в ответ, был упрямым, вызывающим. В нём говорилось, что он больше никогда обо мне не услышит.

Я, наконец, собираюсь доказать и ему, и папе, что то, через что я прошла после смерти мамы, было временным явлением, единственной рябью на спокойном пруду, а не пожизненной проблемой, нуждающейся в постоянном вмешательстве. Это не определяло меня тогда, и я не позволю этому определять меня сейчас.

Со мной всё будет в порядке.

Я в порядке.

— Да, — вру я, шлепая туфлями по кирпичам.

Папа обнимает меня за плечи и ведёт к входной двери.

— Всё хорошо.

ГЛАВА 3

ЛИЯ

Я ЕДВА НЕ ОТКАЗЫВАЮСЬ ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ двери, даже когда мама, папа и Бенни подталкивают меня вперёд. Они должны чувствовать страх внутри меня, знание того, что если я не убегу сейчас, у меня не будет другого шанса. Но потом мама твёрдой рукой берёт меня за руку и, как капитан, управляющий кораблём, тащит меня в вестибюль.

Мама останавливается, как только мы входим, и кладёт руку на грудь.

— О, Аурелия, разве тут не прекрасно?

Отель прекрасен, с его высокими колоннами и панельным потолком, выполненным из того же полированного красного дерева. На каждой колонне изящно вырезаны те же узоры из плюща, цветов магнолии, пальмовых листьев и озорных херувимов, играющих на арфах и лютнях, что и на парадных дверях отеля. Рядом с лестницей стоит золотая клетка лифта, а с галереи второго этажа открывается вид на главный вестибюль и вход в отель, и, вероятно, именно поэтому так много дам сидит там, наблюдая за прибытием новых гостей «Гранда». Но отель почему-то напоминает мне Колизей, как будто я вхожу через одни ворота и жду, когда лев появится через другие.

Я замечаю его раньше, чем он замечает меня, он входит в вестибюль с тремя другими джентльменами. Все в белых рубашках и брюках и с теннисными ракетками в руках. Я отворачиваюсь и прячусь за колонной, а мама кричит:

— Лонни! Сюда.

Я крепко зажмуриваюсь, ударяясь головой о колонну. «Просто помни, что ты любишь её, — говорю я себе, — и что она желает тебе добра».

— Миссис Сарджент, — говорит Лон, его голос грохочет в моей груди, как пушечный выстрел. — Где Аурелия?

Я делаю глубокий вдох, нацепляю свою привычную улыбку и выхожу из-за колонны.

— Привет, Лон, — говорю я, заставляя свой голос звучать радостно, чего я не чувствую. — Чудесно видеть тебя снова.

Он берёт меня за руку и проводит губами по костяшкам пальцев в перчатке. Я прикусываю язык, чтобы не высунуть его.

Дело не в том, что Лон совершенно отвратителен. Мои друзья все позеленели от зависти, что я заполучила красивого холостяка с состоянием в придачу, но, хотя я могу оценить его