Сам по себе - Святослав Владимирович Логинов Страница 3

Отступал не то, чтобы ползком, но и не на четвереньках. Герои так не передвигаются. Пламенный трезубец ударял в жерло вулкана, которое проковырял Сам, и лишь изрядная прыть помогла Саму унести ошпаренные ноги.

Но как было больно!.. Каждый раз, как Сам что-то делал, его настигала боль, и каждый раз становилось всё больнее.

Раз у мучений имелось начало, то должен найтись и конец, но, судя по всему, до конца было ещё очень далеко.

— О-у!.. — кажется, это кричал Сам. — Бо-бо!.. Мам-ма!..

Чёрный дым, которым нельзя дышать, и сквозь который ничего не видно. Но Сам полз сквозь дым и волочил копьё, и не сбился с пути, и не попал под мутовку, потому что жить Саму хотелось сильней, чем хотелось убивать тому, кто держал другой конец молнии.

Никто не скажет, долго ли Сам тащился, но под конец он ткнулся обугленным лбом в мягкое. Сегодня оно не было тёплым, оно было прохладным.

* * *

Хорошо лежать и не чувствовать ничего, кроме доброты и ласки.

Сам не знал, зачем он тут и надолго ли. Ему просто было благостно. Харизма обихаживала его, весь жёсткий волос был выщипан, чужеродные лапы Харизма ампутировала, обогатив язык Сама этим диким словом. Особенно пришлось повозиться с той лапищей, что приросла к пятке. Сам в результате получился как новенький и выучился считать до шести, потому что лап было шесть.

Харизма втихаря могла бы и копьё изъять, но она уже понимала, что этого делать не надо. У мужчины должно быть оружие, и обломок мутовки подходит для этого как нельзя лучше.

Сам пришёл в себя, ощутил в кулаке остриё и немедленно был готов к битве. Но с кем? С мутовкой биться бесполезно, это не враг, а орудие, грозное, страшное, но и только. Там, в небесном тумане, а может быть, и выше, есть кто-то ухвативший тупой конец мутовки, и он, неведомо зачем, мутит всё, что есть в поднебесной. Он убил бога богов, он пытался уволочь Харизму и расправиться с Самом. Он страшен и силён, и ему бы всё удавалось, если бы не Сам. Значит, и впредь в своих поползновениях он споткнётся о Сама.

Легко собираться тому, у кого ничего нет. Сам встал, зажал в кулаке копьё и отправился на поиски того, в чьём кулаке зажато не копьё, а всемирная мутовка.

Отправился на поиски… а куда? Есть одно направление отличное от остальных — там, где погромыхивает вулкан. Но почему-то очень не хочется возвращаться к нему. Харизма, конечно, подлечила его, но память о боли осталась. Остальная вселенная как и прежде была желта и полупрозрачна и слегка пошевеливалась. Она — вселенная! — проминалась под пятками и невнятно твердила: «Бог богов, царь царей, начальник начальников!..»

Раз вселенная прогибается под пяткой, значит, Сам тяжёл и до верхнего тумана ему так просто не вспорхнуть, а тот, кто шурует мутовкой, засел наверху, а быть может, гораздо выше верха.

Как до него достать? Рождённый бегать, летать не может.

— О, бог богов, князь князей, наместник наместников! — восхищался под ногами недодавленный ползун.

— Какой же я бог, если не могу до неба взлететь?

— А ты допрыгни, — посоветовал ничтожный умница.

Как интересно! Рождённый прыгать, может ли летать? Во всяком случае, надо попробовать. У него две ноги, что же они, только для того, чтобы проваливаться в кратер самодельного вулкана?

Сказано — сделано! Вообще, для того, чтобы что-то получилось, необходимо и достаточно это назвать. Дальше всё получится само по себе. Вселенной повезло, что Сам молчалив, а окажись он болтуном, трудно представить, что случилось бы с мирозданием. Он бы такого напридумывал, только держись!

А покуда, сказано — сделано! Сам разбежался и прыгнул. Высоко прыгнул, а потом с этого высока шмякнулся на пятую точку, для которой ещё не было придумано ни числа, ни названия. Число, впрочем, уже было, поскольку пятая когтистая лапа приросла именно туда.

Так с первым неудачным шагом обретается опыт.

Со второй попытки Сам сумел уберечь некоторые части тела, хотя особых высот не достиг. Так он прыгал и сигал вверх и вниз, то выше, то совсем низенько, пока не понял, что прыгать вовсе не обязательно, если взять и полететь до неба и чуть выше, что прежде не получалось. А иначе, какой же он будет бог?

Как и ожидалось, на небе было тик в тик, как на земле. Хотя, кому ожидалось и чего ради?

Под ногами прогибистая поверхность, над головой непроглядный туман. Всё как внизу… что летал в небеса, что не летал. Если подумать, то, может и не летал никуда, а только казалось.

Глаза на то и есть, чтобы их обманывал туман. Осязание тоже ничего не подскажет, пока не провалился в кратер вулкана. Но туда почему-то совсем неохота. Неприятно осязать на теле кипящую магму. Ещё есть нос, но Сам покуда не догадывался, для чего эта штука торчит промеж глаз. Есть нос, да не дорос. Замечательная вещь вкус, когда жуёшь клочья мошка, но он чреват многими опасностями. Лизнёшь окружающее, а оно как прирастёт наподобие когтистой лапы, и отсекай его от себя вместе с языком. Как сказал или потом скажет некто неизвестный: «Не всё полезно, что в рот полезло». Оставался слух. Сам прислушался и разобрал бормотание:

— Бог богов, король королей, барон баранов…

— Это кто такой замечательный? — спросил Сам.

— Это я, а ты, несчастный — на колени перед моим величеством!

— По-моему, ты лягух лягушек.

— И это тоже, — ответило из-под ног.

— По-моему, тебя надо ампутировать, пока ты ещё что-нибудь не придумал.

Сам ковырнул туман — верхний или нижний — разбираться не хотелось — спихнул в дыру говорливое ничто.

— Лечу! — заголосило снизу. — Летаю! О, как я велик!

Сам задумался. Это что же получается, что он живёт на свете, чтобы расковыривать всяческую плесень: болтливую, кусачую, хвастливую. Мелковатый выходит смысл жизни.

Где-то далеко, так что не сразу и разглядишь, полыхнула сияющая полоса, которая тут же распалась на несколько меньших полос, каждая из которых вонзилась в то, что Сам опрометчиво полагал небом. Вспышки следовали одна за другой, и, когда последняя погасла, донёсся рокочущий грохот, словно высшее небо начало рушиться на низшее, а всё вместе повалилось на землю, сбиваясь в единый клубок.

Ушибленный и потерянный Сам стоял, глядя в расколотую даль. Копьё в руке светилось и тонко пело, вторя пламенной мощи, от которой было