Нил Гейман - Истина — пещера в Черных горах Страница 3

Калум налил хозяину виски и сказал:

— Мы ищем Туманный остров. Не знаете, там ли он?

Хозяин поглядел на нас. Ветры в горах свирепые, и они обрывают слова, стоит им только появиться на губах. Он нахмурился, потом сказал:

— Да. Я видел его нынче с вершины. Он там. Не знаю, будет ли завтра.

Мы спали в доме, на плотно утоптанном полу. Очаг не грел, потому что огонь в нем погас. Хозяин и его женщина спали в своей кровати, за занавеской. Он сделал с ней супружеское дело под овечьей шкурой, служившей им вместо одеяла, но сначала побил ее за то, что она впустила и накормила нас. Я все слышал, не мог не слышать, и в ту ночь мне трудно было найти сон.

Мне доводилось ночевать и у бедняков, и во дворцах. И под открытым небом, и до этой ночи я сказал бы вам, что мне все едино. Но тогда я проснулся до первых лучей, уверенный, что мы должны уйти из этого дома, сам не зная почему, и разбудил Калума. Приложил палец к его губам, и мы тихо покинули эту лачугу на горном склоне, так и не попрощавшись с хозяевами, и никогда еще я не уходил ниоткуда с такой радостью.

Мы отошли от этого дома примерно на милю, и я сказал:

— Остров. Ты спрашивал, там ли он. Но если когда-то он был там, куда же он мог деться?

Калум помедлил. Он словно взвешивал свои слова, а потом ответил:

— Туманный остров не похож на другие острова. И туман, который его окружает, не похож на другие туманы.

Мы шли по тропинке, которую сотни лет топтали полчища овец и оленей и очень немного людей.

— Еще его называют Крылатым островом, — сказал Калум. — Кое-кто говорит, это потому, что сверху он напоминает бабочку с распростертыми крыльями. Но я не знаю, правда ли это. — И добавил: — А что такое правда? Вот и Пилат спрашивал: «Что такое истина?»

Спускаться всегда труднее, чем подниматься.

Я поразмыслил над его вопросом.

— Иногда мне кажется, что правда — это место. Для меня она похожа на город: есть, может быть, сотня дорог, тысяча тропинок, и все они рано или поздно приведут тебя в одно место. Неважно, откуда ты вышел. Если ты идешь к правде, то доберешься до нее, какой бы путь ты ни выбрал.

Калум Макиннес посмотрел на меня сверху вниз и промолчал. Потом сказал:

— Ты ошибаешься. Правда — это пещера в Черных горах. Туда ведет только один путь, один единственный, и путь этот труден и коварен, а если ты выберешь неверную тропу, то погибнешь, в одиночестве, на склоне горы.

Мы перевалили через хребет, и перед нами открылось побережье. Я видел поселки, стоящие у воды. А еще я видел впереди, по ту сторону моря, высокие черные горы, выступающие из тумана. Калум сказал:

— Там твоя пещера. Вон в тех горах.

Кости земли, подумал я, глядя на них. А потом мне стало не по себе от этой мысли о костях, и, чтобы отвлечься, я сказал:

— И сколько же раз ты бывал там?

— Только однажды. — Он помедлил. — Я начал искать ее, когда мне исполнилось шестнадцать, потому что слышал легенды и решил, что если буду искать, то найду. А нашел только в семнадцать и принес оттуда столько золотых монет, сколько смог унести.

— И не боялся проклятия?

— Когда я был молод, я ничего не боялся.

— И что ты сделал с этим золотом?

— Часть закопал, я один знаю где. Другую пустил на выкуп за девушку, которую любил, а еще построил для нас с ней хороший дом.

Тут он умолк, точно сказал чересчур много.

На пристани не было перевозчика. Только маленькая лодчонка, где едва уместились бы три человека обычного роста, была привязана к стволу прибрежного дерева, скрюченного и полумертвого, а рядом висел колокольчик.

Я позвонил, и вскоре на берег спустился толстяк, владелец лодки. Он сказал Калуму:

— Переправа будет стоить тебе шиллинг, а твоему пареньку — три пенса.

Я выпрямился. Может, я и не такой большой, как другие мужчины, но гордости у меня не меньше, чем у любого из них.

— Я тоже мужчина, — сказал я. — И я заплачу тебе шиллинг.

Перевозчик смерил меня взглядом и почесал бороду.

— Прошу прощения. Глаза мои уж не те, что прежде. Я отвезу вас на остров.

Я протянул ему шиллинг. Он взвесил его в руке.

— Ты мог обмануть меня на девять пенсов, но не стал. В наше смутное время девять пенсов — деньги немалые.

Вода была синевато-серого цвета, хотя небо голубое. и барашки гналась друг за другом по ее поверхности. Толстяк отвязал лодку и с грохотом стащил ее по гальке к морю. Мы вошли в холодную воду и забрались на борт.

Плеснули весла, и лодка легкими толчками двинулась вперед. Я сидел ближе к перевозчику, чем Калум, и сказал ему:

— Девять пенсов. Неплохой заработок. Но я слышал о пещере в горах на Туманном острове — о пещере, полной золотых монет, древних сокровищ.

Он неодобрительно покачал головой. Калум не сводил с меня взгляда, так плотно сжав губы, что они побелели. Но я не обратил на него внимания и снова сказал толстяку:

— Пещера, полная золотых монет, — дар викингов, или южан, или тех, кто, по легендам, жил здесь задолго до всех нас, — тех, кто сбежал на запад, когда пришли люди.

— Слыхал, как же, — ответил наконец толстяк. — И о проклятии, что лежит на них, тоже слыхал. По-моему, одно другого стоит, — и он сплюнул в море. Потом сказал: — Ты честный человек, карлик. Я вижу это по твоему лицу. Не ищи эту пещеру. Добра от нее не будет.

— Уверен, что ты прав, сказал я ему, не кривя душой.

— Да уж конечно, — подтвердил он. Ведь не каждый день я вожу на Туманный остров седого великана и отважного коротышку. — А после добавил: — В наших краях считают, что поминать о тех, кто ушел на запад, значит накликать на себя беду.

Остаток пути мы миновали в молчании. Море было беспокойно, волны хлестали в борт, и мне приходилось держаться за него обеими руками, чтобы не вылететь.

Прошло, казалось, полжизни, прежде чем лодка наконец причалила к длинному молу из черных камней. Когда мы шагали по нему, волны разбивались о камни справа и слева, целуя нас в щеки солеными брызгами. В начале мола сидел горбун — он торговал овсяными лепешками и сливами, высушенными до такой степени, что они походили на камешки. Я дал ему пенни и набил его товаром карманы куртки.

Потом мы ступили на Туманный остров.

Сейчас я уже стар — по крайней мере, немолод, — и все, что я вижу, напоминает мне что-нибудь другое, виденное раньше, так что я ничего не вижу впервые. Красивая девушка с огненно-рыжими волосами напоминает мне лишь о сотне других таких же девушек и об их матерях, о том, какими они были в юности и как выглядели, когда умирали. Это проклятие возраста — все становится отражением чего-то другого.

Я говорю так, но время, которое я провел на Туманном острове — или, как зовут его мудрые люди, Крылатом острове, — не напоминает мне ничего, кроме него самого.