Александр Рудазов - Шумерские ночи Страница 3

— Ах-ха-ха-ха!!! — залился хохотом Ахухуту. — Твоя правда, отрок, ты довольно ловок с ножом — самой кражи я не заметил. Но вспомни пословицу — ворованный скот можно спрятать хоть в могилу, но холм все равно его выдаст. Так что в следующий раз прячь добычу лучше — твой набедренник едва прикрывает чресла, где уж скрыть под ним такой большой кошель… А теперь вернись к чашам, купленным твоим учителем, и отнеси их домой, пока я не добавил тебе еще тумаков! Я и так уже потерял с тобой слишком много времени, а мог бы истратить его на работу!

Креол, все еще с трудом удерживая потоки сквернословия, так и рвущиеся наружу, кое-как взгромоздил корзину обратно на плечи и зашагал прочь. Проклятый горшечник со своей любовью к нравоучениям! А он-то уже размечтался, как потратит легко доставшееся богатство…

— Да неси осторожнее! — крикнул ему вслед Ахухуту, заметив, как раскачивается корзина. — Если ты разобьешь хоть одну, Абгаль Джи Беш изобьет тебя до полусмерти — уж я-то его знаю!

Этого он мог бы и не говорить. Креол поступил в ученики к Халаю только в прошлом месяце, но уже успел близко познакомиться с его жезлом и плеткой. Обозленный на весь мир старик колотит своих рабов и учеников по любому поводу — даже самому ничтожному.

Идти было нелегко. В Симурруме, как и большинстве городов Шумера, улицы узенькие, едва позволяющие разойтись двум пешеходам. На колесницах в городской черте ездят только по главной дороге, ведущей от главных ворот к священной ограде, окружающей дворцы и храмы, и от священной ограды к речной гавани Кару.

Все остальные улицы слишком тесны.

Креол устало перебирал ногами, стараясь не сбивать дыхание. Горячее полуденное солнце печет голову, сандалии припорошило серой пылью. Солнце и пыль — вечные спутники любого шумерского города. В это время дня все сидят по домам, ждут, пока не схлынет жара. Прохладная звездная ночь — вот время, когда шумеры делают важные дела.

Долина Тигра и Евфрата — земля древних тайн и чудес, все еще помнящая поступь богов и демонов, не гак давно ведших здесь страшные войны. Империя Шумер — царство ночи и сумрака, насквозь пропитанное миазмами великого Искусства магии. Могучие чародеи вершат судьбы людей, постоянно интригуя и сражаясь, ища себе силы и власти, ища превосходства над всеми остальными. Каждый из них готов идти по трупам, чтобы только чуть-чуть прибавить в могуществе. Лишь беспощадная десница императора-полубога Энмеркара способна держать в узде этот змеиный клубок — не будь его, пылающая кровь шумерских магов давно бы заставила их перебить друг друга.

Креол только начал обучение, но и он уже строит планы насчет диадемы Верховного Мага Шумера.

Халай Джи Беш живет в квартале для зажиточных авилумов — нищей голи здесь нет, только люди с достатком, способные прокормить хотя бы десяток рабов. Все дома до самого второго этажа покрывает обожженный кирпич — весной, когда начинаются большие дожди, улочки превращаются в потоки жирной грязи, портя побелку. Вдоль дороги сплошь идут глухие стены, лишь кое-где прерываясь низенькими дверцами либо окошками-отдушинами, забранными решетками.

Несмотря на суровые законы, воров в Симурруме хватает.

Впрочем, дверь старого Халая оказалась незапертой. Как и большую часть времени. Красть у мага осмелится только полоумный, а действительно опасного врага не остановит такая малость, как замок.

Креол облегченно снял с плеч корзину с трижды проклятыми чашами и с трудом выпрямил спину. Войдя в дверь, он сразу оказался в сенях, темных и прохладных. В углу уютно расположился кувшин с водой для омовения ног — юный шумер не преминул воспользоваться его услугами. Так приятно после долгого пути скинуть сандалии и ополоснуть зудящие ступни в блаженной влаге, ниспосланной человеку великим Энлилем…

Надевать сандалии снова Креол, конечно, не стал. В доме — неважно, своем или чужом — даже император ходит босиком. И в храме тоже — ведь это дом бога.

Из сеней ученик мага вышел во внутренний дворик, мощенный обожженным кирпичом. Там все заливает солнечный свет, но на сей раз он не кажется жарким и мучительным, как на улице. В центре двора журчит фонтан, даря всем желающим прохладу и отдохновение.

Сейчас вокруг мирно расположились три рабыни, стирающие туники и плащи, юбки и покрывала. Рядом с самой молодой бегает ребенок — трехлетний мальчишка смеется и теребит мать, отвлекая от работы, та ласково журит его, но не больше. Пока ворчливого хозяина нет поблизости, сыночка можно и побаловать — но если он вдруг выйдет из двери, маленького раба непременно настигнет взбучка.

По счастью, в это время суток Халай всегда дремлет на плоской крыше — старик любит погреть кости на жарком шумерском солнышке.

— О, молодой хозяин возвратился! — махнула рукой самая старая рабыня. — Хорошо погулял, Креол?

— Тебя это не касается, женщина, — злобно буркнул ученик мага.

— Лучистые глаза Инанны, какой же ты сердитый сегодня! — расхохоталась старушка. — Что случилось — опять подрался?

— Синяков не видно, — покачала головой рабыня помоложе.

— И костяшки не сбиты, — поддакнула самая молодая.

— Значит, снова что-то украл и попался, — подытожила старая. — Говорили же тебе — не промышляй в каре, там вор на воре сидит и за пазухой у обоих тоже по вору. Купцы поневоле учатся глядеть за своими монетами…

— Да, начни пока с малого, — согласилась помоложе.

— Например, потренируйся на дядюшке Нгешти, — предложила самая молодая.

Рабыни переглянулись и залились смехом. Креол покраснел, скрипнул зубами и резко развернулся к кухне, изо всех сил постаравшись продемонстрировать этим движением гнев и презрение.

Получилось плохо — смех только пуще усилился.

В кухне сидел тот самый дядюшка Нгешти, рассеянно вращая рукоять каменной зернотерки. На вошедшего Креола он даже не посмотрел — но в этом не было ничего странного. Старый раб ослеп еще десять лет назад, да и слух подводит его все чаще. Однако работает он по-прежнему хорошо, с ручным помолом справляется лучше всех, поэтому заменять его не заменяют.

У очага хлопочет тетушка Нимзагеси, жена дядюшки Нгешти. Из котла вкусно пахнет кунжутным маслом, топленым салом, бобами, чесноком и горчицей. Судя по аромату, ячменная каша уже доспевает.

Рядом на раскаленных камнях шипят полоски жареной свинины — хотя не так уж много. Рабам и Креолу достанется только каша — большую часть мяса съест сам Халай.

Меньшую — его правнук Эхтант.

Кстати, он тоже сидит здесь, раскладывая на столе причудливый узор из костяных фишек. Эхтант Ага Беш увлекается игрой в шек-трак. Любимая наложница Халая обычно составляет ему партию… причем не только в шек-трак. Хорошо сложенный, красивый юноша, Эхтант в свои семнадцать лет уже пользуется славой прекрасного любовника.