Лиланд Модезитт - Магия Отшельничьего острова Страница 3

Перспектива серьезного разговора меня ни чуточки не увлекала, однако понимая, что отвертеться не удастся, я последовал его примеру: снял кожаный фартук и разложил по полкам инструменты.

Покинув мастерскую, мы пересекли гладко вымощенный внутренний двор и вошли в комнату тетушки Элизабет, которую та почему-то именовала гостиной. Почему — я так и не понял. Как-то раз даже спросил у нее, но она лишь улыбнулась и отшутилась. Сказала «а почему бы и нет?» или что-то в этом роде.

В «гостиной» был накрыт стол: два заиндевелых стакана с холодным питьем, блюдо с несколькими аппетитными ломтями свежеиспеченного хлеба, сыр и нарезанные дольками яблоки. От хлеба еще поднимался ароматный пар.

Дядюшка Сардит уселся на стул поближе к кухонной двери, я же устроился на другом. Вид накрытого стола почему-то встревожил меня еще больше, чем дядюшкино настроение.

Гораздо больше.

Тихий звук шагов заставил меня поднять глаза. Дядюшка Сардит поставил свой стакан — пунш из замороженных фруктов — и кивнул тетушке Элизабет. Она — стройная, высокая, со светлой кожей и песчано-русыми волосами — походила на моего отца. Дядюшка был жилистым, коренастым, с седеющей шевелюрой и коротко постриженной бородкой. Но сейчас их роднило то, что оба они выглядели виноватыми.

— Ты прав, Леррис, — с порога заявила тетушка, — мы и впрямь чувствуем свою вину, наверное, потому, что ты сын Гуннара.

— Но это ничего не меняет, — добавил дядюшка. — Не будь ты нам племянником, перед тобой все равно встал бы тот же выбор.

Я отпил глоток пунша, чтобы ничего не говорить, хотя видел, что тетушка мою уловку прекрасно поняла. Она всегда все понимала — в точности, как мой отец.

— Ты угощайся, паренек, — сказал дядюшка. — Ешь, пей, а я пока изложу тебе суть дела. Ну а пропущу что, так Элизабет дополнит.

Он откусил хлеба с сыром, запил глотком пунша и продолжил:

— Не знаю как тебе, а мне магистр Кервин втолковал, что наставник всегда в ответе за то, как постигает ремесло его ученик.

Я взял хлеба и сыра, не понимая, к чему он клонит. Ясное дело, что наставник в ответе за ученика. Было бы о чем толковать.

— Однако он, надо думать, не говорил тебе, что наставник должен также определить, пригоден ли вообще ученик к ремеслу, либо же ему предстоит выбор между изгнанием и гармонизацией опасности.

— Изгнанием?..

— Видишь ли, Леррис, — вступила в разговор тетушка Элизабет, — у нас на Отшельничьем нет места для расхлябанности и вечной неудовлетворенности. Скука, неспособность сосредоточиться, нежелание вкладывать всего себя в свое дело — все это прокладывает хаосу путь на остров.

— Таким образом, Леррис, тебе предстоит сделать выбор. Что ты предпочтешь — пройти гармонизацию или покинуть Отшельничий? Навсегда.

— Только из-за того, что меня не увлекает ремеслом из-за того, что я чуточку пережал доску? И из-за этого мне придется выбирать между гармонизацией и ссылкой?

— Не совсем так. Дело даже не в самой скуке и уж конечно, не в том, что ты допустил просчет. Но и за тем, и за другим стоит нежелание вкладывать в работу всего себя. Пойми, оплошность не так страшна, если допустивший ее человек старался как мог и сделал лучшее, на что способен. Работа, пусть далекая от совершенства, будучи выполненный со всем возможным прилежанием, не считается небрежной. Разумеется, при том условии, что ее несовершенство не причинит никому вреда, — когда тетушка произносила эту тираду, глаза ее горели, и она, как мне показалось, стала еще выше ростом.

Я отвел глаза в сторону.

— Можешь ли ты сказать, что честно и радостно вкладывал всю душу в обучение, стремясь достичь совершенства в мастерстве плотника, столяра и резчика по дереву? — спросил дядюшка Сардит.

— Нет, — буркнул я, зная, что врун из меня никудышный. Хоть и попробую соврать, так тетушка Элизабет мигом раскусит.

— Ну а если ты продолжишь учиться — что-нибудь изменится?

— Нет.

Я и сам не заметил, как и когда мне удалось умять кусок хлеба с сыром. Видать, как-то успел, коли его уже не было ни в руке, ни во рту. Я отломил новый. И отпил пунша, чтобы смочить пересохший рот. Охлаждаться не требовалось — меня и без того пробирало холодом.

— И что меня ждет? — спросил я между глотками.

— Если ты выберешь гармонизацию, Мастера займутся твоим обучением. Они будут работать столько, сколько потребуется, чтобы подготовить тебя к испытанию, а потом ты получишь задание и не сможешь вернуться, покуда его не выполнишь.

— Ну а выбрав изгнание, ты просто покинешь остров и не сможешь вернуться никогда, если только не получишь особого дозволения Мастеров. А такие дозволения если и даются, то чрезвычайно редко.

— И все это только из-за того, что у меня не оказалось особого интереса к ремеслу? Из-за того, что по молодости лет я еще не нашел себя? Из-за того, что мои изделия несовершенны?

— И опять же нет, — вздохнула тетушка Элизабет. — В прошлом году Мастера отправили в изгнание пятерых умельцев, каждый из которых был самое меньшее вдвое старше тебя годами. А на гармонизацию согласилось около дюжины людей, разменявших не то что третий, а и четвертый десяток.

— Ты что, серьезно?

Да уж серьезней некуда.

Я и сам понимал — тетушка не шутит. Да и говорила в основном она, а дядюшка, вроде бы собиравшийся вести разговор, больше кивал, поддакивал да вставлял фразы. У меня возникло странное ощущение, будто моя разлюбезная тетушка Элизабет только прикидывается обычной домохозяйкой.

— Ну, и куда же мне придется отправиться?

— Ты это твердо решил? — спросил дядюшка Сардит с набитым ртом.

— Можно подумать, будто мне предложен богатый выбор. Меня или запихнут в лодку да спровадят невесть куда, или, по крайней мере, предоставят возможность чему-то научиться и принять какое-то решение...

— Думаю, ты сделал правильный выбор, — промолвила тетушка Элизабет. — Хотя все не так просто, как тебе кажется.

Повисло напряженное молчание, побудившее меня поскорее покончить с хлебом и сыром и отправиться в свою комнату укладывать вещи. Дядюшка Сардит пообещал сохранить кресло и прочие вещи, сделанные мной, до моего возвращения.

Не упомянув при этом, что лишь очень немногие из проходивших ГАРМОНИЗАЦИЮ возвращались домой.

Не вернулся и я.

III

Вот так незаметно, как незаметно происходят на Отшельничьем многие важные события, я превратился из подмастерья в школяра совсем особого рода. Правда, со стороны могло показаться, будто на моей повседневной жизни этот переход никак не сказался: еще не один день я помогал дядюшке в его мастерской. Однако разница была, и существенная: если раньше дядюшка ПОРУЧАЛ мне обстрогать доску или нанести грубую резьбу, то теперь это всегда звучало как ПРОСЬБА. А мой напарник Колдар, поглядывая на меня, лишь молча качал головой — не иначе как считал меня спятившим.