Ольга Григорьева - Найдена Страница 3

Мы шли по улице. К вечеру народ разбрелся по домам, а редкие прохожие не обращали на нас внимания. За запертыми воротами во дворах слышалось довольное мычание. Хозяйки доили своих нагулявшихся за день буренок. Сладкие тягучие струи брызгали в подойники…

Я облизнула пересохшие губы и ответила:

– Об этих наемниках. Не нравятся они мне…

– Мне тоже, но Горясер обещал хорошо заплатить.

– На кой ляд покойникам деньги?

– Ну зачем же так сразу? – смутился мой спутник. – Горясер нас не тронет. И его люди тоже. Он поручился честью.

Я засмеялась:

– Честью?! У лесного волка чести больше, чем у любого наемника…

– Может, оно и верно. Может, и верно, – закивал Старик. – Только деваться-то нам больше некуда. Не помирать же тут с голоду. А Горясер – мужик неплохой. Вон за тебя заступился.

– Он-то заступился, а ты где был? – упрекнула я.

Старик заморгал:

– Прости… Заговорился. Не заметил.

– «Не заметил». Гляди, в другой раз не зевай.

Он кивнул и постучался в красивые резные ворота.

– Куда?! – охнула я, но остановить Старика не успела. Засовы заскрипели.

– Кто такие? – поинтересовался из щели недовольный мужской голос. – Чего нужно?!

– Это двор кузнеца Лютича? – спросил Старик. Я успокоилась. Кажется, мой спутник знал, что делал…

В щель высунулось безусое лицо.

– Верно. А вам чего надо?

– Передай хозяину, что пришли люди от Горясера.

Открывший как-то мгновенно помрачнел и сник. Похоже, имя Горясера не вызывало у него радостных воспоминаний.

– Так передашь? – настаивал Старик.

– Передам. – Парень потянул створы на себя, и ворота открылись. – А вы пока подождите тут, на дворе.

Подметая лужи подолом длинного кафтана, он побежал к дому. Старик вошел. Я – следом.

Двор оказался роскошным – просторным, чистым и… безлюдным.

– Посидим покуда. – Старик опустился на поваленное бревно, достал гусли и принялся перебирать струны. Я пристроилась рядом и положила голову ему на плечо. Сейчас хорошо было бы очутиться на теплой кухне, возле котлов с горячими щами и кашей…

Посланник все не возвращался. Темнота уже скрыла очертания крыльца, поленницы…

– Может, пойдем отсюда? Переночуем в церкви. Или в приютном доме у монахов… – неуверенно предложила я.

Старик убрал гусли.

– Пошли.

Мы не успели даже встать, как громко хлопнула дверь. На крыльце показались люди. Над их головами плевались огнем факелы.

– Гляди-ка… – выдохнул Старик. – Наверное, сам Лютич…

Светлые пятна прыгали по шитой золотом рубахе кузнеца, отражались лучами от большого, опаянного серебром креста на его груди и высвечивали безобразный багровый рубец на щеке. Слуги с факелами бежали за Лютичем, как голодные собачонки. Я отвела взгляд.

Тяжелые шаги приблизились.

– Вы пришли от Горясера? – Голос Лютича был таким же некрасивым, как лицо.

– Да.

– Тогда ступайте в избу, наверх. Будете спать на повалуше.

– Как прикажешь, – поклонился Старик. – Только нам бы чего пожевать… Три дня не ели.

– Не ели? – Лютич повернулся к слугам: – Накормить досыта.

Один из факельщиков кивнул и кинулся к избе.

– Все? – словно ожидая от нас еще каких-то просьб, неприветливо спросил Лютич.

– Все, добрый хозяин, – польстил Старик.

Кузнец отвернулся. Рассыпая искры, факелы поплыли за ним обратно к дому. У самых дверей он остановился и, не оборачиваясь, спросил:

– Горясер сам явится за вами?

– Нет. – Теперь, когда долгожданные еда и кров были так близко, Старику не хотелось болтать попусту. – Он велел с рассветом ждать на пристани. Если опоздаем, уйдет без нас.

Лютич передернул плечами:

– Узнаю его. Все тот же… Годы текут, города горят, люди мрут, как мухи, а Горясер – все тот же.

Когда последний факельщик скрылся за дверью, я повернулась к Старику:

– Чего это он хотел сказать?

Тот пожал плечами и растерянно сморгнул:

– Не знаю, Найдена… Похоже, ничего хорошего…

2

Настоятель Киевской Десятинной церкви игумен Анастас не любил женщин. Особенно молодых и красивых. Та, что много лет назад предала его, тоже была молода и красива.

Даже теперь она часто снилась Анастасу. В его снах повторялось все то, что мучило его совесть долгие годы, – осажденный русами родной Херсонес, поблекшие купола его церквей, голодные люди и ее ласковый голос:

– Я больше не могу, Анастас. Я хочу есть. Помоги мне…

Она была такой юной… Ее голос был так слаб… Он не выдержал.

Анастас хорошо помнил ту ночь. Он выбрался из ее объятий, поцеловал спящую в щеку и дрожащими руками написал предательскую записку русам. Тем самым кровожадным русам, которые уже много дней осаждали город. А потом был долгий путь на городскую стену. Словно в бреду, Анастас поднимался по каменным ступеням. Ему чудились подозрительные взгляды из темных ниш и злобные шепотки за спиной. Хотелось повернуться и бежать обратно, но воспоминание о ней придавало ему сил.

На стене усатый воин, в красном плаще поверх блестящих доспехов, спросил его:

– Что ты тут забыл, монашек? – И Анастасу стало так страшно, что он не смог ответить. Воин заподозрил неладное и уже открыл было рот, когда нож Анастаса впился в его горло. Потом Анастас взял у мертвеца лук со стрелами, привязал к древку одной из них свою записку, натянул тетиву и выпустил стрелу далеко в поле, к стану Владимира, князя русов. А уже на другой день в Херсонесе кончилась вода. Только Анастас знал, как воины врага нашли тайные источники. В те дни он мечтал лишь об одном: чтоб жители Херсонеса наконец образумились и открыли ворота Владимирову войску.

– Скоро Владимир войдет в город, и мы будем спасены, – успокаивал он свою возлюбленную.

– Откуда ты знаешь? – удивлялась она. Он молчал и многозначительно улыбался, но однажды признался:

– Я послал князю русов стрелу с известием об источниках, которые питают город.

– Ты?! Как ты мог?! – выкрикнула она.

– Мог. Ради тебя я могу все, – твердо ответил Анастас. Он ждал от нее понимания и признательности, но она ничего не желала понимать.

– Ты… ты… – стонала она, – ты предатель!

Он попытался объяснить, что город все равно был обречен и лучше сдаться на милость победителя, чем умирать от голода, но она не слушала. Голод лишил ее разума.

– Я сделал это только ради тебя. Ты сама просила помочь, – сказал он, и эти слова немного успокоили ее.

– Значит, мы оба виновны, – прошептала она. – Уходи, я не хочу тебя видеть.

Он ушел. А она… Больной рассудок заставил ее свить длинную веревку и повеситься в том же полутемном доме, где они предавались любовным утехам. Он узнал об этом лишь потом, когда горожане открыли ворота русичам и победители вступили в город. Увидев их, Анастас побежал к ней – рассказать о спасении, но ее уже не было, только под потолком на толстой веревке покачивалось мертвое тело. Тогда Анастас понял, что его предали. Та, ради которой он жил, ради которой открыл врагу тайну города, покинула его. Все было напрасным…