Наталья Резанова - Княжеская ведьма Страница 3

Ладно, оставим это. Могут подумать, что я чрезмерно выхваляю себя, строя невесть какую праведницу. Нет. Хотя я вела жизнь аскетическую, к праведникам я себя никоим образом не причисляю. Люди, по большей части, не знают разницы между добром и злом, но для меня различие между ними всегда было даже слишком ясно. И тем не менее (может быть, именно потому), ради конечного добра я совершала поступки, которые иначе как дурными назвать не могу. Не от незнания – вот что я говорю, от знания многого я так поступала. Здесь я заканчиваю свое не в меру растянувшееся вступление и перехожу к описанию событий, ради которых затеян этот рассказ.

Зимой, о которой я веду речь, снег начал падать с вечера Дня Всех Святых, и шел потом неделю кряду. Мороза не было; не было и ветра. Погода стояла тихая. В тот день, ближе к вечеру, ко мне пришел медник с соседней улицы и его дочь. Дело шло об ее замужестве. Жених был выгодный, но запрашивал непомерно большое приданое, и отец хотел отказаться от брака, однако девица уперлась, и, чтобы разобраться, кто прав, и решить, что предпринять, они направились за советом ко мне.

Такие разговоры никогда быстро не кончаются, и, когда они ушли, давно стемнело. Провожая их, я заметила, что ни в одном из ближних домов уже не горит огонь. Спать я не собиралась, а решила заняться своими делами. Пора было обновить запас снадобий, и я поднялась на чердак Там у меня сушились травы. Я вспоминаю, как хорошо они были разобраны и разложены, с какой любовью и старанием, и все там было приятно и зрению, и обонянию – с закрытыми глазами я нашла бы то, что хотела, и мне становится грустно от того, что все это пропало, хотя это неразумно – с тех пор в моей жизни случались потери пострашнее.

Итак, я взяла, что мне было нужно, и, когда спустилась, услышала, что в дверь стучат. К знахарке редко приходят ночью, она же не ведьма, и таиться здесь нечего, однако бывают случаи, когда на время не смотрят – трудные роды или что подобное. Но я сразу догадалась, что тут причиной не болезнь – слишком тихо стучали. Осторожно, чтобы не разбудить соседей. И мне это не понравилось – Бог знает почему. И все же дверь я отперла. На улице продолжал тихо падать снег, и стоял человек среднего роста в плаще с капюшоном. Капюшон был надвинут на самый нос.

– Ты – Карен-лекарка, – сказал человек. Он не спрашивал, а утверждал, и это мне тоже не понравилось.

– Так меня зовут.

– У меня к тебе дело.

– Говори.

– Не здесь. В доме.

– Я не пускаю в дом мужчин по ночам.

– Дело мое тайное. О нем никто не должен слышать.

– Скажешь в сенях. – Я поняла: он предпочитал, чтобы его не только не слышали, но и не видели. Дальше я его не собиралась пускать.

Он поднялся по ступенькам. Я встала, загораживая ему путь вглубь дома.

– Я слушаю.

– У тебя в доме есть книги. Это всем известно.

– Дальше.

– Я хочу купить кое-что.

– Мои книги непродажные.

– Я плачу золотом. – Под плащом что-то звякнуло. Было тепло, но капюшон он не снимал, и я уже догадывалась, почему. Я успела разглядеть небритый подбородок, острый хрящеватый нос и длинные темные волосы. Он все время пытался заглянуть мне за плечо, и это было неприятно. Он не нравился мне все больше и больше. В таких случаях я обычно полагаюсь на свое чутье, и пока не было случая, чтоб оно меня обмануло.

– Что ты хочешь купить?

– Пропусти меня, я посмотрю и выберу.

– Нет.

– Как так?

– Я не пускаю чужих к моим книгам, скажи, что тебе нужно, я вынесу и покажу.

Наконец до него дошло, что таким путем он ничего не добьется. Он хмыкнул. Решился.

– Ладно. Давай начистоту. Скажу тебе сразу – мне нужна Черная Летопись тайных сокровищ, пещер и укреплений, оставшихся от древних.

Он, видимо, давно заучивал название и произнес его со значением.

Но я и глазом не повела.

– Учти, помешанных я не лечу.

– Я знаю, что она у тебя есть. Ты никому ее не продавала. Оставила себе, ясно. Но одна ты ничего не найдешь, сил не хватит. Предлагаю сто солидов сейчас и пятьдесят, если я не смогу ее прочесть. А сокровища, когда я найду их, – пополам.

Сто золотых – огромная сумма для наших бедных краев, почти непредставимая. Денег было мало, и ходили они, по большей части, в серебре, да и то – в городе. В деревнях люди вообще не видели денег.

– Ты явно бредишь, пришелец. Какая летопись, какие сокровища?

– Ты прекрасно владеешь собой. Но провести меня тебе не удастся. Я знаю обо всем от твоего отца, кровельщика. Если не веришь, могу сказать, как это было.

Я промолчала.

– Он лежал, вокруг все суетились, и на меня никто особо не смотрел. А он бормочет… Я нагнулся. Он говорил на западном диалекте, я его не слишком хорошо разбираю, и очень тихо, но все же я сумел понять, что он поминает Черную Летопись, которая хранится у его дочери.

Я ничего не говорила, и он продолжал.

– Тогда мне пришлось срочно убраться из города, и я не успел тебя разыскать… да и не соображал я тогда толком ничего…

– А сейчас ты соображаешь толком? Или бред умирающего принял за Святое Писание?

– Ты меня не сбивай! Я даром времени не терял, хоть и туговато бывало в эти годы. Ходил, расспрашивал, наконец, уяснил. Уясни и ты Тебе, слабой и чахлой, лучше выхода нет, чем поделиться со мной. Тем более, что я предлагаю тебе кучу денег.

– Советую оставить деньги при себе и уходить подобру-поздорову.

– Это ты что, грозишь мне? Я же тебя одним пальцем раздавлю, как козявку, немочь ходячая, а вот решил сделать милость, предложил честную сделку, но могу передумать, хотя бы и сейчас, и никакие знахарские наговоры тебе не помогут!

Он дернулся вперед, при этом капюшон у него немного съехал, и, глядя, как у него зачесаны волосы, я утвердилась в своей догадке. Под плащом у него был тесак, но он не стал его вынимать, рассчитывая, что я и так испугаюсь, однако у меня за дверью на бочке всегда лежал топор, и я стояла так, что он у меня был как раз под рукой.

– Что ж, суд не карает за убийство ночного грабителя, – спокойно сказала я и взмахнула топором.

Он отскочил в сильном испуге – от самого ли топора или от того, как легко я его занесла. Я не собиралась его убивать, но рассердилась, потому что он все время напирал на мою чахлость и болезненность, хоть это отчасти была правда. Так что я продолжала идти на него с занесенным топором. Он попятился, запнулся о порог, поскользнулся и свалился с крыльца. Снегу нападало еще не так много, и он, пожалуй, сильно ушибся.

– Ступай прочь! Нет у меня в доме никаких летописей, а кабы и были, так не для безухих воров!

Он заворочался на снегу, что-то бормоча. Перед тем, как закрыть дверь, я прибавила:

– А если вздумаешь ломиться в дом, то я подниму всю улицу!