Денис Юрин - Война Страница 3

Как ни странно, но никто из посетителей корчмы не пожелал вступиться за честь дамы и угомонить парочку ведущих себя недозволительно привольно старикашек. А ставшая жертвой шутливых домогательств красавица, в свою очередь, хоть и злилась, хоть и искусала прекрасные губки в кровь, но не собиралась покидать застолья с распоясавшимися попутчиками преклонного возраста.

От этой троицы Крамбергу было не по себе, в особенности после того, как он ощутил на своем затылке хоть и беглый, но в то же время пристальный, как будто пронизывающий насквозь и выворачивающий наизнанку взгляд одного из вульгарных старичков. На миг опытный, уже давно не боявшийся посмотреть смерти в лицо воин почувствовал себя крошечной, беспомощной букашкой, которую с любопытством изучают перед тем, как безжалостно раздавить каблуком башмака. Прищуренные глазки, судя по богатой одежде и уверенной манере держаться, почтенного, состоятельного и весьма влиятельного гражданина столицы ничуть не походили на глаза умудренного и утомленного долгими годами жизни старика. В них была житейская мудрость, чувствовался прозорливый ум, но совершенно отсутствовали характерные для людей преклонных лет отрешенность и апатия, которые появляются в душе долгожителя сразу после потери им «вкуса жизни». Хоть тщедушная фигурка старичка была щупла, худа и неказиста, да еще и обременена выпирающей округлостью небольшого животика, но Крамбергу почему-то казалось, что глазастый похабник почтенных лет на деле был еще «ого-го»: мог резво попрыгать, шустро побегать, да и легкой шпажонкой ловко помахать. Его присутствие рядом тяготило разведчика и заставляло быть еще более осторожным.

Второй старичок также казался персоной загадочной и незаурядной. Долгое время Крамберг пытался сообразить, а что же в его неординарной, примечательной внешности было не так, но в конце концов, внимательней приглядевшись, все же нашел ответ. Дело в том, что второй попутчик терпящей приставания красавицы являлся вовсе не доживавшим свой век стариком, а юношей восемнадцати-девятнадцати лет, ставшим жертвой либо страшного проклятья, либо богомерзких колдовских чар. Кучерявые волосы странного молодого человека были седы и уже начали потихоньку выпадать на висках и макушке, а лицо и руки его испещряла паутина глубоких, стариковских морщин. Остальное тело жизнерадостного юнца почему-то устояло перед губительным заклинанием ведьмы или чернокнижника. В нем чувствовалась крепость мышц, выносливость и свойственная юности гибкость.

Необычная троица очень не нравилась Крамбергу, она вызывала в нем иррациональный, не объяснимый рассудком страх, но поскольку ни старики, ни рыжеволосая девица на него внимания вроде бы не обращали, да и недружелюбных взоров в его сторону не бросали, разведчик решил не покидать трактир и довести порученное ему дело до конца…

– Самого-то где покалечили? – наконец-то уставший возмущаться бездарностью шеварийских полководцев да сетовать на размеры новых податей старик решил проявить интерес к персоне терпеливого слушателя, ни разу не перебившего его длиннющих, занудных, обличительных тирад.

– Кенервард, – не слукавил Крамберг, естественно, не став уточнять, что воевал на стороне герканцев. – Жарковато там было, три дня бои шли, штурм за штурмом. Заозерники крепко держались, отступать-то им было некуда. Меня в самом конце подранили, мясо порвало да кость в двух местах перебило, чуть по локоть не потерял, – глотнув вина из кружки, шпион весьма убедительно кивнул на повисшую на перевязи руку. – Лекарь наш сказывал, еще с полгодика ни кулака сжать, ни пальцами шевелить толком не смогу… Какой прок с меня в бою? Вот домой рану зализывать и отпустили…

Как только прозвучало название сначала доставшейся почти без боя герканцам, а затем с трудом отбитой назад шеварийцами пограничной крепости, рыжеволосая девица резко повернула голову в сторону солдата, выдав тем самым свой интерес к его словам. Однако объектом внимания Крамберг пробыл недолго, поскольку старик, похожий на состоятельного горожанина, грубо одернул проявившую любопытство даму за рукав, а затем, зарывшись лицом в копну огненно-рыжих волос, что-то быстро прошептал на ухо несдержанной спутнице.

– Считай, повезло! За полгода, поди, уже все закончится, – с тяжелым вздохом изрек трактирщик, то ли действительно не веривший в победу шеварийского оружия, то ли специально провоцируя подвыпившего солдата на преступную откровенность. – Коль король наш не сдурит, так от герканцев к тому времени ужо откупится. Чую, не на войну вовсе, не на вооружение ребятушек наших щас деньжища-то с народу огромные дерут, а на позорную контрибуцию, чтоб, значитца, от ворога откупиться чем было. Много Шевария земель потеряет, но большая часть останется. Заозерники жадны, конечно, им все без остатка подавай, но от такого подарка не откажутся, тем паче что во время любое, хоть следующим летом, хоть через годок, на нас вновь двинуться смогут. Кто ж им запретит-то, кто ж их остановит? Не наш же трусливый, дворцовый сброд, что сам воевать боится, да и другим не дает!

– Ты что ж, совсем в победу нашу не веришь?! – довольно убедительно изобразил на лице гримасу возмущения Крамберг и даже посчитал не лишним стукнуть кулаком здоровой руки по столу. – Мы там, значица, воюем, глотки врагу чуть ли не голыми руками дерем, да сами сотнями дохнем, а такие, как ты…

– Эх, солдат, солдат, – укоризненно покачал старый корчмарь седой головою, – ни такие, как ты, ни такие, как я, исход войны не решают! Ты, что ль, не видишь… король наш, шаркунов-советничков обслушавшись, в драку вовсе не хочет лезть и войсками отборными не рискует! Кого он на подмогу осажденным городам послал… новобранцев, только что от сохи оторванных, старичье навроде меня из ветеранских рот да сборные дружины олухов-ополченцев. Они с врагом насмерть бьются, а где армия, где отборные гвардейские части, где рыцарские отряды, наконец?! Вот когда завтра по утрянке к Удбишу пойдешь, там добрую половину нашего войска и увидишь! А те, кто не там пьянствует, те под Гилацем баклуши бьют да со скуки девиц по сеновалам брюхатят. В поле лагерем войска лучшие расположились да столицу охраняют, только надо еще разобраться, от кого: то ли от ворогов-заозерников, которые еще далеко, то ли от собственного люда?! От трактира моего до ворот городских всегда два часа пехом было, час на телеге да треть часа на добром коне, а щас коль с восхода в путь двинешься, так ближе к заходу только придешь! Через каждую милю, на каждой развилке кордон да досмотр. Солдат под стенами крепостными скопилось поболее, чем на поле бранном! От мундиров да флагов в глазах рябит, а коль денек солнечным выдастся, так и от блеска доспехов ослепнешь! И знаешь, чо я те, служивый, еще скажу?