Елена Самойлова - Волчья верность Страница 3

— Если б я возжелал свою невесту до свадьбы, то никогда не стал поступать с ней, подобно нелюдю. — Охотник легонько подтолкнул девушку в объятия отца и шагнул за порог. — Но зверя, что причинил твоей дочери зло, я найду. И поступлю, как поступают с бешеным зверьем.

С этими словами Радей скользнул в наступающие сумерки, позабыв и о добыче, брошенной у ворот, и об отдыхе. На поясе у него с одной стороны висел берестяной тул с десятком стрел, с другой — широкий охотничий нож, коим он частенько свежевал добычу, а верный ясеневый лук с тугой тетивой, свитой из оленьих жил, редко подводил его на охоте. Человека лихого выследить легче, чем пугливого лесного зверя, да и убить проще, но вот свершить суд на глазах всего села не получится. Потребуют отвезти на княжеский суд в Стольном Граде, а уж там купец сыночка своего из острогов как пить дать выкупит, не успеет поганец простыть на жестком каменном полу.

Если бы сынок купеческий сразу догадался сбежать из Синих Рощиц после содеянного, то, быть может, прожил бы немного дольше. Но слишком самоуверенным оказался "молодец", у которого над верхней губой едва-едва пробились усы, слишком уж он был убежден, что за обесчещенную селянскую девку ничего ему не будет. А если и возмутится отец — в тот же день отошлет письмецо в Столен Град, и откуп обиженной прибудет всего через несколько дней, как и требовал закон. А кто откажется от золотой гривны и пяти аршин эльфийского шелку в обмен за обиду дочери? Уж не в грядущий голодный год — точно…

Впрочем, как слегка нетрезвый купчонок взбирался на свою чалую кобылу, видели почти все завсегдатаи постоялого двора. Как тот, покачиваясь и поминутно ругаясь на "неблагодарную скотину, которая не хочет ехать прямо", выехал за ворота Синих Рощиц в направлении Стольна Града — тоже.

Но вот живым купеческого сына больше никто не видел. Сказывали, что лишь через неделю распятую на березах человеческую кожу нашли в лесу неподалеку от Синих Рощиц. Тело же, брошенное у корней, к тому времени оголодавшее за зиму лесное зверье растащило едва ли не по косточкам — нашли лишь обгрызенный череп да полуобглоданную левую руку. Опознать же сумели только по разбросанной по поляне одежде, да приметной родинке на снятой "шкуре".

Радей-охотник исчез из села в то же время, лишь раз его видели рядом с Рощицами, да и то удалявшегося куда-то в сторону Вельги-реки. Посланные по следу купеческие наемники так и не вернулись, и тогда купец объявил за голову Радея, убийцы своего сына, неслыханную цену — пять гривен золотом. На эти деньги простой крестьянин мог припеваючи жить с полгода, а то и год, если село находилось на достаточном удалении от столицы Росского княжества — знатная награда, но и "дичь" была непроста, далеко не каждый решался "попытать счастья".

Настасью-искусницу не раз и не два расспрашивали, куда девался ее жених, но девушка только качала головой и опускала глаза, не говоря ни слова. После того, как купеческого сына нашли в лесу мертвым, девушка стала словно сама не своя — днями просиживала над вышивкой, на смотрины больше не ходила, но и кольцо из витого серебра, несмотря на все уговоры или приказы отца, не снимала.

А жарким летним днем Настасья собрала нехитрые пожитки в узелок, поклонилась отцу в пояс — и ушла из Синих Рощиц по дороге к Вельге-реке…

Расцвела багрянцем и золотом по осени листва вокруг неприметного, низенького бревенчатого дома, запрятанного подальше от людских глаз в лесах рядом со Стольным Градом. Курился ароматный дымок над трубой, еле слышно поскрипывала старая ель в двух шагах от простенького заборчика. Человек, заменявший прогнившую доску в порожке, уже не был молод — коротко остриженные, когда-то русые волосы, уже тронула нетающая седина старости, холеная, аккуратная борода спускалась почти до середины груди. Свободные коричневые одежды, добротные сапоги да серебряный перстень с ярко сверкающим на солнце янтарем на правой руке.

Лесной волхв как раз успел приладить новую доску взамен прогнившей, встал на нее, слегка подпрыгнул, проверяя, крепко ли держится, как за тыном, где-то неподалеку, послышался лай гончих псов, людские крики. Мгновение тишины — и на полянку перед домом, усыпанной палой листвой, вышел худой, израненный человек с каленой стрелой в боку. Кровь заливала потертую, видавшую лучшие дни куртку, берестяной тул на поясе был уже пуст, но правая рука незнакомца еще сжимала широкий охотничий нож с окровавленным лезвием.

Охнул волхв, сбежал по ступенькам по направлению к забору, мановением руки распахнув кажущуюся хилой калитку, и подхватил под руку уже падающего навзничь человека. И откуда только столько сил в пожилом волшебнике? Потерявшего сознание раненого он затащил в дом прежде, чем к калитке с криком и гиканьем подъехала песья охота и предводитель, невысокий, крепкий мужик в богатой собольей шапке, внимательно осмотрев и разворошенную листву на поляне, и приоткрытую калитку, громко воззвал:

— Эй, хозяева, кто там дома! Выдавайте разбойника, что у вас скрывается!

С громким треском захлопнулась перед носом его коня простенькая калитка, стукнул, опускаясь в кольцо, кованый крюк, а на пороге дома появился лесной волхв с посохом в руках. Что-то невидимое пронеслось в стылом осеннем воздухе, окутало охоту — да сгинуло, а людям почудилось, будто бы Морена-смерть, пролетая мимо, задела их самым краем своего черного плаща. Заскулили, припадая к земле, свирепые, натасканные рвать что зверя, что человека, охотничьи псы, всадники едва удерживали на месте словно взбесившихся лошадей, а волхв поднял тяжелый взгляд на предводителя в соболиной шапке и покачал головой.

Чудны были те глаза лесного волшебника. То карие, то янтарно-золотые, как вызывающе ярко сверкающий на его правой руке серебряный перстень. И не надо было слов, чтобы понять предупреждение старика, который величаво стоял на пороге дома, опираясь на посох, как эльфийский король — на изукрашенный изумрудами скипетр.

Резкий порыв холодного, пахнущего зимой, ветра сбил соболью шапку с главаря охоты, покатил ее по земле, пачкая в грязи дорогой мех, пробрался под одежду "загонщиков", выстуживая тепло.

— Уходите. И не возвращайтесь.

Голос волхва, спокойный, обманчиво-дружелюбный, раздался над поляной, эхом откликнулся где-то за деревьями, вплелся в шепот лиственного ковра под ногами, зашумел в порывах ветра. И ничего не оставалось наемникам с столенградской псарни, как развернуть коней и убраться подальше от проклятого места, от странного старика с глазами цвета осени. Много позже они пытались вновь найти это место, но каждый раз возвращались ни с чем, но упрямые, уязвленные наемники не оставляли бесплодных попыток, пока кто-то не рассказал им о старике, который живет совершенно один в маленькой избушке. О великом волхве Лексее Вестникове, что не зря почитается одним из сильнейших волшебников Росского княжества, но предпочитает богатству и почету княжеской службы уединение и право поступать по совести…