Лайан Герн - Через соловьиный этаж Страница 3

– Ого! – удивился господин. – Вот как. А кто вы такой, чтобы решать, что меня касается, а что нет?

– Отдайте его нам! – зарычал волк, совсем забыв о манерах.

Он сделал шаг вперед, и тут я понял, что господин не отдаст меня. Одним спокойным движением незнакомец перевел меня за спину и отпустил. Второй раз в жизни я услышал скрежет оживающего меча воина. Человек-волк вынул нож. У других двоих было по палке. Незнакомец поднял меч обеими руками, уклонился от одной из палок, отрубил голову ее владельцу, метнулся к человеку-волку и отсек ему правую руку, так и не разжавшую нож.

Все это произошло в одно мгновение и, однако, заняло вечность. Несмотря на едва брезживший отблеск уже зашедшего солнца и серый дождь, я отчетливо видел каждую деталь.

Безголовое тело упало с глухим шлепком, выплеснув струю крови, голова покатилась вниз по склону. Третий преследователь бросил палку и побежал назад, взывая о помощи. Волк стоял на коленях, пытаясь остановить кровотечение из обрубка руки. Он не стонал, не произносил ни слова.

Господин вытер меч и вогнал его обратно в ножны.

– Идем, – сказал он мне.

Я стоял и дрожал, не в силах двинуться с места. Мой спаситель появился из ниоткуда. На моих глазах он убил человека, чтобы сохранить мне жизнь. Я пал на землю перед ним, пытаясь найти слова благодарности.

– Поднимайся, – проговорил он. – Нас нагонят через минуту.

– Я не могу просто так уйти, – с трудом выговорил я. – Мне нужно найти мать.

– Только не сейчас. Сейчас мы должны бежать! – Он рывком поднял меня на ноги и подтолкнул вперед. – Что произошло?

– Они сожгли деревню и убили…

Ко мне вернулось воспоминание об отчиме, и я словно оцепенел.

– Потаенных?

– Да, – прошептал я.

– Это происходит по всему феоду. Йода повсюду сеет ненависть к себе. Думаю, ты один из обиженных?

– Да, – дрожал я. Хоть стояло позднее лето, и шел теплый дождь, мне еще никогда не было так холодно. – Но они гнались за мной еще и потому, что я выбил господина Йоду из седла.

К моему изумлению, господин зашелся смехом.

– На это стоило бы посмотреть! Значит, ты в двойной опасности. Такое оскорбление должно быть отомщено. Однако отныне ты под моей защитой. Я не отдам тебя Йоде.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал я. – С этого дня она принадлежит вам.

По неведомой мне причине незнакомец снова рассмеялся.

– Перед нами длинный путь, который предстоит пройти с пустым желудком и в промокшей одежде. До рассвета нужно перейти горы.

Мужчина быстро зашагал вперед, и я побежал за ним, пытаясь не стучать зубами и унять дрожь в ногах. Я не знал даже имени незнакомца, но хотел, чтобы он гордился мной и никогда не пожалел, что спас мне жизнь.

– Я Шигеру из рода Отори, – представился он, когда мы начали подниматься к перевалу. – Из города Хаги. Когда я в пути, я не называюсь своим именем, и ты этого не делай.

Хаги был для меня столь же далек, как луна. Я слышал об Отори, но ничего не знал о них, кроме того факта, что члены клана Тоган разгромили их в великом сражении на равнине Егахара.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Томасу.

– Распространенное имя среди Потаенных. Лучше забудь его. – Он долго молчал, а потом коротко произнес: – Тебя будут звать Такео.

Итак, между водопадом и вершиной горы я потерял свое имя и стал новым человеком, связавшим свою судьбу с Отори.

Рассвет застал нас, замерзших и голодных, в деревне Хинодэ, известной своими горячими источниками. Прежде я никогда не уходил так далеко от своего дома. Все, что я знал о Хинодэ, рассказали мне ребята в деревне: мужчины там мошенники, а женщины горячие, как серные источники, и лягут с тобой за бокал вина. Мне не довелось проверить ни то, ни другое. Никто не посмел обмануть господина Отори, а единственная встретившаяся мне женщина была женой хозяина гостиницы, которая подавала нам завтрак.

Я стыдился своего внешнего вида: грязной, запачканной кровью одежды, которую мать так часто латала, что невозможно было определить ее первоначальный цвет. Я не мог поверить, что господин желает, чтобы я ночевал вместе с ним в гостинице, и думал остаться в конюшне. Видимо, господин Отори просто не хотел упускать меня из вида. Он велел женщине постирать мою одежду и отвести меня к горячему источнику помыться. Когда я вернулся, сонный после ночи в пути и разомлевший от теплой воды, завтрак был уже подан, и господин Отори приступил к нему. Жестом он велел мне присоединиться. Я встал на колени и произнес молитву, которую мы всегда читали перед едой.

– Не делай этого, – сказал господин Отори, – даже когда находишься один. Если хочешь жить, тебе придется забыть все обычаи. Теперь все будет иначе. Есть на свете и более ценные вещи, за которые стоит умереть.

Наверное, истинный верующий настоял бы на молитве. Интересно, как поступили бы ныне мертвые люди моей деревни. Я вспомнил их пустые и в то же время удивленные глаза и прекратил молиться. Аппетит пропал.

– Ешь, – проговорил господин вполне любезно. – Не хочу нести тебя на себе всю дорогу в Хаги.

Я заставил себя проглотить немного пищи, чтобы не вызвать презрения господина Отори. Затем он послал меня приказать женщине стлать постель.

Мне было неловко просить ее об этом: я боялся, что она засмеет меня и спросит, не отсохли ли у меня руки, к тому же нечто странное происходило с моим голосом. Я чувствовал, как голос покидает меня, словно слова не способны выразить то, что видят глаза. Тем не менее, уловив, что я хочу, женщина поклонилась мне почти так же низко, как господину Отори, и поспешила повиноваться.

Господин Отори лег, закрыл глаза и тотчас провалился в сон.

Я думал, что тоже усну мгновенно, но мой возбужденный разум не мог успокоиться. Ожог на ладони пульсировал, и я слышал все происходящее вокруг с необычной и несколько тревожившей меня ясностью: каждый звук деревни, каждое слово, произносимое на кухне. Мысли непрестанно возвращались к матери и маленьким сестренкам. Я успокаивал себя, что не видел их трупов. Они, возможно, убежали и находятся в безопасности. В деревне все обожали маму. Она любила жизнь. Мама, хотя и родилась Потаенной, не отличалась фанатизмом. Это она зажгла в часовне ладан и взяла приношения богу горы. Конечно же, моя мать, с ее широким лицом, шершавыми ладонями и медовой кожей, не умерла, не лежит сейчас где-то под небом с опустевшими удивленными глазами, рядом с дочерьми!

Мои собственные глаза были далеко не пусты: они наполнились слезами. Я уткнулся лицом в одеяло и попытался задушить плач. Плечи вздрагивали, легкие хватали воздух. Вскоре я почувствовал, как мне на плечо опустилась рука, и господин Отори тихо сказал: