Сергей Легеза - Чтецы сердец Страница 3

— Дядюшка, кажется, уверовал, что вы исполните все, от вас зависящее, господин Троттенхаймер, — продолжил молодой человек, глядя себе под ноги.

— По крайней мере, — проговорил лекарь, щурясь на низкое солнышко, то есть глядя в сторону совершенно противоположную, — по крайней мере, господин управитель был чрезвычайно убедителен в своей аргументации.

— Да, мой дядя придерживается мнения, что справедливо сразу все расставлять по своим местам. Особенно, если его место — сверху. Кстати сказать, злые языки в охотку вспоминают о бастардах дядюшки — говорят, их гуляет по городам и весям человек шесть. Впрочем, он не поощряет таких разговоров. Да и вообще — разговоров.

— Я слыхал, что крестьяне в деревеньках вокруг баронского замка знают о том не понаслышке.

Вольфганг Хертцмиль кивнул почти весело:

— Именно так все и обстоит. Например, в прошлом году староста одной деревеньки подал петицию господину барону, что, дескать, люди епископа засекли до смерти двоих поселян, так дядюшка…

— Избавьте меня от подробностей, господин Вольфганг. Я и так не сомневаюсь, что господин управитель сумел разрешить такую проблему. К тому же тем самым вы, несомненно, только усиливаете мое желание поскорее разобраться с загадкой сна вашего дядюшки — чтобы гнев его остался, так сказать, в ножнах.

— Собственно, господин лекарь, я задумался вот о чем: нет слов, аргументы моего дядюшки не могут быть отброшены, поскольку вес их куда как велик…

— Ровнехонько на вес моей жизни, позволю себе заметить.

— …однако же, — не смутился молодой господин Хертцмиль, — я вдруг помыслил вот о чем: а кто же станет воплощать их в жизнь, если, не приведи Господь, ваше лекарское ремесло останется бессильным перед злой волей, что напустила на дядюшку Гуго его болячку? И, обратно, так ли вы уверены в том, что все будут счастливы, ежели вы все же сумеете разобраться в хитросплетениях дядюшкиных болезней? Помнится, и Иосифу не поверили, когда тому довелось истолковывать сон фараона, а ведь он уже был в узилище на тот момент… Впрочем, мы, похоже, добрались, а у вас, господин лекарь несомненно будет время обдумать все, что я вам нынче сказал.

Произнеся это, Вольфганг Хертцмиль повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь.

Подошедшие как раз Хлотарь и Петер переступали с ноги на ногу за спиной господина Троттенхаймера, а затем Хлотарь произнес, кивнув на отходящего племянника господина управителя:

— Чего это он?

— Господин Вольфганг Хертцмиль сильно обеспокоен здоровьем господина Гуго, — бесцветно ответил ему Амелиус.

— И все же ты призвал нас…

— Тише, добрые господа! Ради всего святого, тише…

— Как забавно, что такое говоришь ты и при том — нам, разве нет?

— Оставим пререкания, добрые господа, оставим. Ни вам, ни мне, как кажется, не будет в том никакого прибытка, в отмену от того, что хочу нынче предложить я.

— Мы явились не за прибытком, но по уговору — и не следует о том забывать.

— Да, да, конечно, уж кому как не мне о таком помнить, не правда ли? О, не хмурьтесь так, добрые господа, я вовсе не стараюсь вас раздосадовать. Скорее даже наоборот — не прочь был бы принести, коль сумел бы, весть достаточно радостную, чтобы печаль покинула ваши лица.

— Лучшей вестью для нас было бы, коли б те вести от вас, людей, пресеклись вовсе.

— Как знать, добрые господа, как знать, может тот день уже и близок. Ведь все в руце Божией, а доля человеческая так переменчива…

— Что ж, Амелиус Троттенхаймер, слова произнесены, силы разбужены, потому — не пуститься ль нам в путь?

Местечко, что называлось здесь, в Остенвальде, Чертовой Мельницей, всего-то было невысоким холмом над западным берегом Ратцензее в полумиле от закопченных домишек предместья. Здешние обитатели, однако ж, то место недолюбливали и, сказать по правде, не без причины: скажем, тот же Бенедикт Вейт, выкрест и хозяин «Подковы и сумы», не единожды говаривал под кружечку темного, что в ночи он бы мимо Чертовой Мельницы не пошел и за всю казну его светлости пфальцграфа. Иные — тот же Ортуин Пфольц, чья фортуна была горазда на веселые шутки над сим добрым бюргером, — видели, и не раз, колдовские огни над водой да смутные тени всадников либо пеших, что кружили в ночи меж деревьями, коими поросла верхушка холма.

К тому же испокон веку стояла здесь кривая ольха — теперь скособочившаяся, едва ль не лежащая кроной на промозглой октябрьской земле, и именно под ольхой в ночь на пятницу сторонний наблюдатель, буде такой нашелся б средь остенвальдских обывателей, мог увидеть, к вящему страху, пляску теней, дрожание зеленых и красных огней, а то и услышать конское ржанье и как бы человечьи голоса. Однако ж никакого стороннего наблюдателя в ту ночь не оказалось близ Чертовой Мельницы, оттого Амелиус Троттенхаймер, наемный лекарь, отбыл с таинственными своими собеседниками так никем и не примеченный.

Надобно сказать, что спутники его имели вид колоритный и странный даже для столь удаленных мест, как здешние палестины: было их двое да еще три взнузданных коня — из тех, что черны, словно ночь, но быстры, словно ветер, и о которых говорят, увидев, что, де, недалека, по всему, и Дикая Охота. Одеты же приехавшие к Чертовой Мельнице были в плащи оттенков красного столь глубоких, что в неровном свете фонаря, принесенного запасливым Амелиусом, казались они, те плащи, черными. Запястья же всадников, искрящиеся на руках, были кованного грубого золота да угадывались при них еще мечи и как бы серебристая бронь: увидь такое добрый человек — неминуемо перекрестился б, потому как всякому стало б ясно, что повстречались ему не иначе как люди бесовского племени темных альвов, от которых честному христианину добра ждать отнюдь не приходится.

Однако ж, буде все же нашелся б посторонний наблюдатель, то не преминул бы отметить и то, что Амелиус Троттенхаймер на диво спокоен для такой передряги.

Человека одолевают хвори столь многочисленные, что одно именование их заняло б времени куда больше уместного. Бывают хвори тела, бывают — души. Порой колдун иль ведьма, по дьявольским своим резонам, насылают на доброго христианина болезни: и трясучку, и слепоту, а то и демонов, чтоб мучили и досаждали человеку, сколько хватит сил. Порой же хвори насылают и мертвые: от зависти к живым или по каким другим причинам. А иной раз и сам человек виновен в постигшей его болячке: начнет кто, скажем, работать в поле в неположенный день — и вот тебе, получи хворей пучок на медяк. Святой Власий одарит карбункулами, святой Валентин — подагрой, а уж от святого Витта станешь плясать без останову, пока не падешь без памяти.