Юлия Зонис - Дети богов Страница 3

АКМ оказался достаточно щепетилен, чтобы для нашего свидания выбрать вечернее время. То есть, после заката. Шины моего Кэдди мягко шурхнули по гравию и остановились перед будкой охраны. Из будки высунулась та еще будка, козырнула и протянула лапу за документами. Из-за забора заливались собачки. Собачки меня, как правило, не любят, кроме совсем особых собачек, но о них разговор позже. Проверка прошла без сучка, без задоринки, и мы вкатились под сень листвы. А, точнее, хвои.

Дом был неказист — всего два этажа, выкрашенных облупившихся зеленой краской — зато сложен из крепких бревен. Хозяин принял меня в беседке, в саду. Здесь уже был накрыт стол, где традиционно зеленели свежие и подмаргивали соленые огурчики на белейшем фарфоре, где краснота помидоров соперничала в свежести с пучками зеленого лука, а рядом и буженинка, и сыр козий со слезой, и народная колбаска, и колбаска совсем не народная, и икорка в хрустальных розетках. Молчаливый буфетчик — хотя, может, и ординарец — принес запотевшие с холода графины с водкой и так же беззвучно растворился в сумерках. Да, это вам не нуворишевский пионерский горн и экран с фальшивым Хокусаи, это было настоящее, русское, на чем великомучимая земля сия испокон веку стоит.

Водку по стопкам разливал сам АКМ. Вместо правой кисти у него была черная кожаная перчатка протеза. Впрочем, перчаткой этой он орудовал довольно ловко, умащивая между пальцами стопку с водкой.

— Ну, за здоровье дорогих гостей! — провозгласил Афанасьич.

— За него.

Выпили. Конечно, до той браги, что гонят из костей почивших гримтурсов в родных моих подземных чертогах, ей было далековато, но вообще хорошая водка, финская. Закусили.

— Что это у вас с рукой? — спросил я. — Боевые раны?

— Да нет. Не поверите, со зверюгой одной не поладили.

— Крупная же была зверюга.

— Да уж не маленькая.

— Не боитесь вот так, на отшибе? — невинно поинтересовался я, оглядываясь (или, скорее, приглядываясь).

В саду было хорошо. Не жарко, но и не слишком прохладно. От грядок тянуло сыростью и землей, тонко пахли астры. Под потолком беседки в свете электрических фонариков вилась поздняя, не успокоившаяся к сентябрю мошкара. За оградой вздыхал лес, и отсюда видны были темные кроны сосен, поглаживаемые ветром. Нили, которого я уговорил остаться в машине, из машины все же выбрался и сейчас неумело прятался за толстой елью в десяти саженях от беседки.

— А чего бояться? — крякнул полковник, махнувший уже третью стопку. — Живем однова. Да вы пейте, пейте. И закусывайте. Только для горячего место оставьте.

И так полковнику, невысокому, но крепкому, коренастому, с крепкой же лысиной и кавалерийскими усами все это шло, что можно было подумать — не ФСБэшная крыса передо мной сидит, а хлебосольный русский помещик, какой-нибудь Мефодий Сельянинович Зябликов, прямо сейчас готовый уступить по дешевке дюжину мертвых душ. Впрочем, я был достаточно взрослым, чтобы понимать — крыса останется крысой и с огурчиками и с водкой, а собственная мертвая душа хозяину еще пригодится на этом их Страшном Суде.

— Закормили, — проворчал я, когда давешний ординарец приволок блюдо с шашлыками в обрамлении петрушечных и укропных зарослей.

— Дорогому гостю не пожалеем, что в погребах имеем, — радостно срифмовал хозяин.

Знаю я, что там у вас в погребах — как бы не предыдущие дорогие гости. Впрочем, мой визит крысюку и впрямь встанет дорого.

— Что там у вас за петрушка в ведомстве? — недовольно спросил я, зажевывая духовитый петрушечный стебель.

Афанасьич сокрушенно покачал лысой башкой.

— Кадровые перестановки, то да се. Старая метла совсем не то мела, чего надо бы.

— А чего надо?

— Надо нам… Шашлыка-то возьмите еще, мясо свежее, мой Нуриев сам утром барашка резал.

Я отодвинул тарелку и, обтерев пальцы салфеткой, сцепил их в замок. Хозяин вздохнул.

— Надо бы нам с вами работать. Налаживать, так сказать, плодотворные и взаимовыгодные контакты.

— Взаимовыгодные?

Я задрал бровь. Их-то выгода была более чем очевидна — в нашем холдинге крутилось столько, что хватило бы на покупку Москвы со всей областью впридачу. И еще осталось бы на Питер и парочку мелких европейских стран. Не говоря уже о том, с какой эффективностью наши инженеры обнаруживали новые месторождения. А вот в чем тут моя выгода…

— Взаимовыгодные, да. Мы всегда рады иностранным инвесторам. Как у вас сейчас с налогами дела обстоят?

Я хмыкнул.

— Отлично обстоят у нас дела с налогами.

— Это пока отлично, а власть сменится — кто знает.

— С чего бы это ей меняться?

Полковник, кажется, сообразил, что сболтнул лишнее, потому что решительно утерся салфеткой и сменил тему.

— Я слышал, — добродушно повел он, снова разливая водку, — вы старинными артефактами интересуетесь?

Словечко «артефакты» далось ему с трудом, будто он долго заучивал его по бумажке. Даже более того, чудилось, что подозревает полковник в словечке нехорошее, допустим, старинное шведское ругательство, потому как промелькнуло в его голосе что-то неодобрительное. Ходят тут всякие, артефактами интересуются. А лучше бы уголек в шахте рубили во славу нашей гостеприимной родины.

Угадал я мысли полковника или нет, в сущности, было неважно.

— Не артефактами, — поправил я. — Одним артефактом. Но я, дорогой мой Матвей Афанасьевич, уже давно отчаялся и поиски прекратил.

Полковник пошевелил ушами. Это было интересно и жутковато — смотреть, как его заросшие серым волосом уши ходят вверх и вниз. Что таилось за загадочной мимикой полковника, я так и не понял. Возможно, общее неудовольствие от беседы, порученной ему благодушествующим начальством. Не привык полковник разговаривать с иностранными инвесторами в продуваемом вечерним сквознячком саду и поить их водкой. Привычки полковника, должно быть, отличались гораздо большей прямолинейностью и примерно описывались словами «давить западных гнид, предварительно обобрав до нитки». А, может, я и не прав. Может, просто развезло старичка от выпитого. Как бы то ни было, полковник опрокинул новую стопку, крякнул, закусил огурцом и начал, как ему казалось, издалека.

— Был у меня, когда служил я в Закавказском округе, дружбан один. Тоже на артефактах повернутый. Какие-то там у него темные образовались связи с черными, что ли, копателями. Книжек исторических, опять же, много читал. У нас совещание штаба, а он в углу сидит под фонарем-молнией и страницы перелистывает. Звали его Гармовой Всеволод Петрович. Капитан. Не слыхали? Ну я так и полагал. Так вот, говорил Володька мне, помнится, об одном мече. Очень старый это меч и очень сильный, и бодяга с ним такая, что он всегда возвращается туда, где был откован. То есть, в Рассею.