Наталия Мазова - «Дура!» Страница 3

Гости отъехали, а Онграт все стояла у ворот, провожая их взглядом, и даже когда стук копыт замер вдали, она все еще смотрела, смотрела им вслед….

….Ан-ва-Кетт, лорд Экамы, возвратился домой в середине следующего дня, порядком раздраженный. Онграт не ждала его так скоро.

– Куда девалось лучшее седло? – набросился он на жену. – Слуги говорят, что ты отдала его какому-то клирику….

– Не «какому-то», а иерарху Вазме! – отпарировала Онграт.

– Только скажи, что ты на моем месте не сделал бы того же! У его седла все ремни перетерлись….

– Ну если так, тогда ладно, – Кетт поспешно приложил к губам пять пальцев. – Что это его занесло в нашу глухомань?

– Он сказал, что едет в какую-то обитель на севере. Вроде бы там нашли некий древний манускрипт, где сказано, как бороться с такими чарами, что наводил Заклятый.

– Чары, чары…. – лорд Кетт поморщился. – Давно уже пора всех этих колдунов под корень, чтоб и духу их поганого не осталось! Тогда и манускрипт не понадобится. Будь проклят этот король сброда! Отряды имперских латников прочесывают все дороги, повелитель наш удвоил награду – все без толку! Как сквозь землю провалились, нигде ни следа – ни его, ни этой шлюхи из Удри! Батюшка твой мне лично выволочку устроил, словно я какой оруженосец его – не смотришь, мол, что у тебя на дорогах творится, небось уже сто раз его упустил, а ведь и улитке ясно, что он пойдет на север…. А у меня, хрен ему в душу, нет стольких людей, чтоб ставить засаду на каждой тропинке в лесу – а урожай кто будет убирать? Пятеро?

Он еще долго распространялся в таком духе, а Онграт слушала молча, и на лице ее был холод равнодушия.

За обедом речь снова зашла о вчерашнем госте. Онграт отвечала на вопросы мужа угрюмо и коротко, но он за четыре года привык к этой ее манере.

– А самое главное, – вмешалась Тон-Зар, которая как раз внесла очередное блюдо, – что он так молод, а уже в столь высоком сане!

– Молод? – нахмурился Кетт. – Сколько же ему, по-твоему?

– Да уж никак не больше тридцати.

– Что за чушь она несет? – Кетт повернулся к жене. – Пару лет назад я видал Вазме – довольно мимолетно, но мне запомнилось, что это высокий костлявый старик, правда, весьма энергичный.

– Так вы же сами говорили, что видели его мимолетно, – снова встряла Тон-Зар. – А волосы у него белокурые, небось и приняли за седину.

– Белокурые? – Кетт резко вскочил и ухватил служанку за плечи. – Так по-твоему, он северянин?

– Ясный пень, – недоуменно ответила Тон-Зар.

– Ни один северянин не может быть клириком Пятерых, ибо все они погрязли в своей ереси! – отчеканил Кетт, глядя в глаза Онграт. – И даже если и возжелает кто принять сан, того не позволит Имперская коллегия, потому что нет веры Северу в подлинности его веры! – Онграт замерла под взглядом мужа. – Ты тоже будешь утверждать, что этот якобы клирик был молодым северянином?

Ее лицо не выражало ничего, когда она тихо и упрямо ответила:

– Да.

Он выпустил Тон-Зар и одну за другой отвесил жене две сокрушительных оплеухи.

– Дура безглазая, сука, упрямая тварь! Как что, так на локоть в землю видит, а Заклятого проглядела! Бог весть, куда он теперь ушел! – Новый удар, еще сильнее первых, сбил ее с ног. – Такие деньги прямо в руки пришли! Теперь отряды поднимать, местность прочесывать…. Дура!

Онграт приподнялась на локте. При падении она рассекла скулу, капелька крови стекала по ее щеке. Медленно и ясно, с холодной ненавистью она сказала:

– Может быть, я и сука. Не спорю. Но не смей называть дурой Ан-де-Онграту Шьятком! Ибо только про одного человека, вернее НЕ-ЧЕЛОВЕКА, можно сказать, что он прекрасен, даже если его облик скрыт одеждой клирика! Только у одного человека на свете – голос Нездешнего!

– Так ты поняла, кто он такой? – бешенство захлестнуло лорда Экамы. – Все поняла – и отпустила?!

– Да! – бросила Онграт ему в лицо.

Удар обрушился на ее голову. Кетт бил жену долго, с наслаждением, тяжелыми подкованными сапогами, припоминая ей все – и замкнутый, невеселый характер, и бездетность, и яростное упрямство, которое так и не сумел сломить; бил со всей силы, может быть, даже желая убить – и не подозревая, что бьет уже наполовину мертвую. Ибо холодным своим взглядом, пронзающим внешнее, чтобы узреть внутреннее, разглядела она не только Таолла, но и ту, что скрывалась под одеждой мальчика и бинтами – и душа ее умерла в тот момент, когда вдали затих стук копыт.

….Впоследствии Таолл ни разу не вспомнил эту женщину.

Воистину, да заслуживает ли памяти та, которая не сумела даже не выдать?