Наталья Егорова - Первый "Ё" Страница 3

Вован затравленно оглянулся. Народу, как назло, ни души, только в заплеванном стекле киоска просвечивает снулая физия чернявой продавщицы. Но к ней взывать бесполезно: сроду кроме "Почём?" по-русски не понимает, особенно когда сдачу спрашиваешь.

– Не видал значит... - вздохнул зеленый.

С крыши остановки свесилась узкая, вся в рогах и наростах голова на чешуйчатой шее, чуть не до земли вывалила раздвоенный черный язык. Следом и вторая морда оскалилась, на сей раз упитанная, косматая, с полной пастью зубов.

Вован поперхнулся.

Две зеленоволосые девчонки шумно ссорились, вырывая друг у друга мятую тетрадку. Все бы ничего - подумаешь, модный цвет - но желтые глаза светились нечеловечьим разумом, а мизинцы на руках торчали высоко и вбок, как на птичьей лапе.

Из стоящей на светофоре цистерны выглянуло аморфное полупрозрачное существо, плеснуло рыбьим хвостом. На тополе раскачивалась вниз головой летучая мышь с хорошую кошку величиной. Вовка готов был поклясться, что на когтях у нее ядовито-желтый маникюр. Мягко взмахивая крыльями, пролетел ворон, не уступивший бы в размерах бройлеру, золотисто блеснул в перьях причудливый ошейник.

– Закурить не найдется?

Солидный гном ростом с линейку протягивал огромную трубку. Кончик серой, будто пыльной, бороды его был тщательно заплетен в пять косичек.

Вован попятился, не спуская ошалелых глаз с невиданной живности. Живность проводила сочувственными взглядами.

Двор показался тихой гаванью. Улыбнулся высокими окнами дом, ободряюще захлопал развешанным на балконах бельем. И даже устроившийся на скамейке в тени разлапистой сирени Феофил был своим, родным и нервной дрожи не вызывал. Правда, возле хмыревского барабашки устроился незнакомый тощенький домовенок со стриженной ежиком круглой головой. Выглядел он простуженным: хрюкал красным носом и чихал с привзвизгом.

Солнце подглядывало сквозь листья озорными зайчиками, заставляя неожиданно щуриться. Вован продышался, остыл, и если б еще сигаретку - совсем бы думать забыл о всяких ужасах. Хотя, если за каждым столбом теперь по нечистой харе будет мерещиться, то легче вовсе из дому не выходить!

– Петия-а-а! - прорезался на весь двор тещин голос. - Обе-еда-ть!

Вован поежился.

– Да, вот и у меня дома... - грустно прогудел Феофил, словно продолжая разговор.

– А что дома?

– Ссорятся, - лаконично сообщил он. Вздохнул, помуслил черенок потухшей трубки и пояснил:

– Этот, который квартиру забирает, под ванну даже лазил, придирается все. У меня ж во всем доме ни одного паучишки, я работу свою знаю. Так все одно не по нему. Рамы, говорит, на окнах заменю, концинеры поставлю, и форточку будет не открыть.

– Кондиционеры, - машинально поправил Вован.

– А, все едино. Как же, скажите вы мне, без форточки? Это ж ни одну свежинку в дом не заманишь. И антресоли ломать хочет, и на полы тряпки клеить, и еромонт делать.

– Евроремонт что ли?

– Зеркало мое выбросит! - не слушая, с надрывом закончил Феофил. - Видать, придется мне вместе с Гуней мыкаться, нет мне больше в моем доме места!

Гуня с готовностью шмыгнул красным носом.

– А вы, извините, откуда будете? - пробормотал Вован.

– Михалны я, - сообщил барабашка интеллигентным тенорком и зашелся в чихах. Пошмыгал носом-кнопкой и виновато пояснил, - хозяйка ароматерапией увлеклася, всю квартиру вонючками своими заставила, а у меня на кокос с индийскими палочками аллергия. Вот и думаю, куда перебраться.

– А... гм, к Никифорычу не пробовали? - сам удивляясь чудному разговору, осведомился Вовка.

– Э, - махнул ручкой Гуня, - от него третьего году два домовых подряд сбежало. Хозяйка, Анастасия Лексевна - больно сурова. То провалиться пожелает, то чтоб пусто было, то еще чего похлеще. Замучаешься проклянушек отгонять.

Кто такие проклянушки, Вован и спрашивать не стал. И так ясно - существа вредные и лучше с ними не сталкиваться.

– Собака у них, опять же, невоспитанная: за шкирку ухватить норовит, за ногу куснуть. А то еще Митя... - продолжал домовенок, - нитку на стул навяжет и требует игрушку отдать, которую сам же в школе на чипсы сменял. Будто мы и без понятия вовсе.

– А что, - заинтересованно спросил Вовка, - правда, домового к стулу за бороду привязать можно.

Феофил и Гуня отмахнулись в две руки:

– Нет, конечно, но если хозяин просит - то уважить надо.

Курить хотелось неимоверно, да и желудок принялся назойливо ныть, требуя обеда. Вован представил, как Петька уплетает поданный ведьмой наваристый борщ, и невольно сглотнул слюну. Являться пред грозные тещины очи, впрочем, не рискнул, и, задумчиво побренчав мелочью в карманах, отправился к лидуськиному магазину разжиться сухомяткой.

Рысью миновав "мороженый" отдел, чтоб не попасться на глаза жене, Вовка присмотрел банку "Вертолета", экономный пакетик орешков и, чтоб уж наесться по-настоящему, булку с маком, такую мягкую, что сдавливалась в совершенный блин. Пахло от нее одуряюще, хотелось вцепиться зубами тут же на кассе.

И надо же, чтоб лавируя между полками с китайской лапшой, он услышал Лидусин голос.

– Нет, ну ты представляешь, - звонко, на взводе рассказывала она, - в первый "Ё". Уж я ему говорю, ты чем все лето думал, работаешь двое через двое, сходил бы уж давно записал ребенка! Конечно, теперь она мне: "мест нету, только два класса осталось". Отец, тоже мне!

– Надо было директорше взятку, - с плохо скрытым злорадством посоветовала собеседница.

– Да разве ж ему докажешь! Уперся, как баран рогами. Это ж надо - в первый "Ё"! Кому расскажи...

Голос набирал обороты, выплескивая все накопившиеся обиды.

– Краны год текут. Говорю, сидишь дома, хоть бы шкаф, что ли, в коридор сколотил, куртки с вешалки валятся. Нет, уставится в свой футбол, и хоть трава не расти. Ну, нету прям мужика в доме!

У Вовки во рту стало кисло, будто гвоздь облизал. Забыв про сигареты, горя ушами, запихал эрзац-обед в фирменный пакет, слепо толкнул тугую дверь. Стоящая на пороге худющая девчонка отлетела на тротуар, щедро усыпав асфальт какими-то травяными пучками.

Вовка бросился поднимать девчонку, невнятно забормотал извинения, суетливо подбирал колючие ветки, совал ей в бледные пальцы. И обреченно застыл, когда та подняла лицо, и на него уставились нечеловеческие желтые глаза из-под мшистой челки.

– Чего перевернутый такой? - спокойно спросила девица.

Вован стукнул кулаком в ладонь - жалобно шуршануло в пакете - и крикнул в сердцах:

– Да что ж за день такой-то, а? Да когда же вы от меня отвяжетесь все?

Девчонка по-птичьи склонила голову набок, моргнула.

– А ну-ка, пошли давай!

Дорога сама бросилась под ноги, желтоглазая кикиморка потащила его через кусты и канавы, неожиданно цепко ухватив за рукав. Кажется, продирались сквозь шиповник, переходили по камешкам грязный ручей, пересекали пустырь в ржавых железяках. Вовка размахивал рваным, цепляющимся за ветки пакетом и говорил, говорил... Про тещу-ведьму и первый "Ё", про никчемушную жизнь и навязчивую нечисть, про то, что всем наплевать и что никто не ценит - изливался, как, кажется, никогда в жизни. И кому, спрашивается? Кикиморе!