Владислав Чупрасов - Orchid Vita Страница 3

— Джок Саарт, в чине майора, награждается Звездой Востока на ленту за проявленный героизм, мужество и верность долгу и государству. Подойти. Пытаясь сделать так, чтобы уголки губ не уползли в скептичную гримасу, майор сделал шаг вперед, подставляя грудь под награду. Он никак не мог понять, как старшие офицеры вообще могут проявлять «героизм, мужество и верность государству». Все, кто старше капитана, не допускались в зону боевых действий, и им только и оставалось, что отрабатывать свою подпись единым взмахом кисти — большего им в штабе делать не доводилось, планы сражений, и те продумывали исключительно генералы. Впрочем, Саарт таким командиром становиться не собирался. Он опустился на одно колено, немного топорно, держа спину идеально прямой, дождался, пока на плечо плотно ляжет эполет с пышной бахромой и двумя золотыми звездами, после чего незамедлительно поднялся на ноги.

— Теперь разрешите моим людям и мне вернуться в часть? Генерал фон Лейн кивнул и махнул рукой. Тут же утих оркестр, толпа «зрителей» смешалась и потекла к выходу на волю, к солнцу, береговой охране и переправе. Паром собирался уже отходить, когда на него загрузилась толпа военных при полном параде: бряцали давно уже вышедшие из использования в бою сабли, кто-то держал даже инкрустированную поблескивающими камешками алебарду, сверкали эполеты и аксельбанты, и еще очень много разных слов, которых молодой паромщик не знал, и мог описать только как «такие штуки бессмысленные». Переправа заняла ровным счетом двадцать минут, и еще минут сорок они шли до гарнизона, беспокойно переговариваясь: перемирие перемирием, но было ли разумно оставлять на пограничье всего лишь два десятка солдат?

Стоило мне выйти за ворота Академии, как настроение тут же упало до отметки «мне никак». Да по сути, все мои довольные ужимки были исключительно напускными, чтобы позлить бывших коллег. Я огляделся, перехватил коробку поудобнее и поспешил перейти через дорогу, чтобы очутиться на шумной главной пешеходной улице. Академия находилась практически в центре города — вот, в двух шагах от главной аллеи, по которой периодически прогуливались целыми семьями, особенно на городские праздники. Все рядом: и остановки трамваев, и единственный на весь город закуток кинотеатра, и главный рынок. Везде рукой подать, не то что мне теперь. Я живу в районе, из которого одинаково неудобно добираться что в центр, что на окраины. Но сейчас я собирался совсем не домой. Сегодня с утра я получил записку от дяди, которая теперь уютно устроилась во внутреннем кармане моего жилета. С дядюшкой мы практически не общались. Я — так точно, причем уже много лет. Когда мы были совсем мелкими, матушка возила нас к нему по праздникам, чтобы мы могли изъявить почтение и понадеяться на наследство. Потом родительница почила, а вместе с ней и добрая праздничная традиция. У дяди была отвратительная привычка, которая, сколько себя помню, повергала меня в ужас. Он копил. Всю свою жизнь он только и занимался тем, что работал и откладывал деньги. А сейчас, давно уже не работая, сидел на своем достатке, как дракон на золоте. Какая-то часть, конечно же, уходила на содержание дома и на жизнь. Но все остальное, на что можно было бы, скажем, купить картину подающего надежды художника-импрессиониста, как это было модно сейчас, или же отправиться в отпуск, он копил, копил, откладывая в известную одному ему коробочку (книгу?). Банкам он принципиально не доверял. Шагая вдоль дороги, я думал о библиотеке дяди, которой не было.

Книги прошлого века сейчас стало приобретать так же модно, как и картины художников, это было вроде бы как долгосрочным вкладом. Так вот, у дяди книг не было. А если я и видел когда-либо у него на столе книги, то можно было побиться об заклад — книги взяты из библиотеки. В общем, наши взгляды на накопление богатства никогда не сходились, поэтому ни я, ни братья к нему в гости не спешили. И вот теперь я получил записку. Хм, интересно — только ли я? Или же будет некое семейное собрание? Я протерся сквозь толпу восторженных студентов, то ли прогуливающих пары, то ли радующихся «окну», несколько раз кивком ответил на приветствие, и направился дальше, когда ко мне вдруг подошла и плотно уцепилась за локоть высокая девушка в черном платье. На волосах у нее была повязана красная лента. Я осторожно отнял руку, стараясь не уронить коробку. Красная лента у нас обозначала, что женщина ждет мужчину с войны. Или со службы, зависит от ситуации в стране. Руби же относилась к этому философски: ну ждет и ждет, кому какое дело, с кем это она идет под руку? Может, это ее брат? Я подумал примерно в том же русле: может, она отца ждет? Или брата? Никто же не знает. Я вздохнул и выставил локоть в сторону, позволив девушке за него уцепиться. Руби тут же подхватила пажом край юбки, приподняла его, и засеменила рядом своим мелким шажком. Мы некоторое время шли в молчании, пока девушка, наконец, не подала голос.

— Я слышала, ты к дяде? Что случилось?

— Все-то ты слышала, — я удивленно покачал головой: иногда это даже раздражало. Впрочем, мне с Руби не жить, пусть ее жених с этим мучается. Впрочем, всегда может оказаться, что несчастный почил на войне, а отдуваться придется мне.

— Ну, слышала, — кивнула она, пытаясь успевать за моим шагом и одновременно заглянуть мне в лицо. Милое личико всячески изображало дружескую заинтересованность. Ну, конечно, так я и поверил.

— Не знаю, просто попросил прийти, как только я освобожусь. Руби приуныла. Видимо, поняла, что либо я ничего на самом деле не знаю, либо знаю, но ничего рассказывать не собираюсь. Истина была где-то между. До дома дядюшки моим шагом было минут двадцать пути. Шагом Руби — все сорок, если бы она, конечно, не взяла извозчика. Из-за того, что ей приходилось спешить, а мне — чуть-чуть сдерживать шаг, вышло что-то среднее: не прошло и получаса, как мы оказались у постройки прошлого века, снаружи кажущейся только что отреставрированной или построенной. Но я-то знал, что на самом деле находится внутри.

— Давай зайдем, выпьем чаю, и я подожду тебя? — Руби кивнула на уютный летний дворик, на который вытащили легкие столы и укрыли их ажурными зонтами, совершенно не спасающими от солнца. Наверное, это всего лишь для эстетизма, который тоже вошел в моду. Хотя я вот не знаю, что может быть хорошего в том, чтобы сидеть со световыми пятнами на лице? Зато, конечно, ажурными. Красиво, ничего не скажешь.

— Пойдем, — я согласно кивнул. Заходить с залитой солнцем улицы в тускло освещенный пыльный дом дядюшки мне не хотелось ужасно. Мы сели за стол, Руби плеснула широкой юбкой, раскладывая ее по обе стороны от стула, и слегка шевельнула рукой — этого хватило, чтобы рядом мгновенно нарисовался официант, буквально пожирающий девушку взглядом. Она украдкой бросила на меня взгляд — ну, как, ревную? Я пожал плечами. Как будто я ни о чем не догадывался. Тут уж одним официантом больше, одним меньше — не принципиально.