Грег Бир - Хорал забвения Страница 3

Но, разумеется, Бир изменил бы себе, если бы ограничился рамками лишь одной традиции. Намеки, рассыпанные повсюду в романе, заставляют вспоминать иные культурно-мифологические реалии. Так, имя верховного бога Сидхидарка Адонны, «неудачные творения» которого вышли из недр после катастрофы в войне, перекликается с библейским Адонаи, одним из названий бога в иудаизме, заменяющим непроизносимую тетраграмму JHVH, откуда затем, с использованием гласных, возникло имя Яхве, или Иегова. В романе Адонна несколько принижен, один из героев называет его genius loci, что у римлян означало дух конкретной местности, в отличии, например, от genius populi Romani — покровителя всего римского народа. Далее, сами хозяева Царства Теней. Если в поздней ирландской традиции первоначальные сиды отразились в образах фей, корриган, корниканед, корилов, пульпиканов и др., то Бир придумывает свои разновидности сидхов, умело комбинируя вечно живые греческие и латинские корни. Так появляются сидхи-арборалы (arbor), духи лесов, умбралы (umbra), живущие в ночи, пелагалы , расположившиеся где-то за океаном и наводящие на мысль о легендарном народе пеласгов — древнейших обитателей Греции, аморфалы , «бесформенные» или могущие изменять форму. Диссонансом в этом красивом ряду стоят некие риверины , обитающие в реках и ручьях: автор будто позабыл латинское слово для реки (flumen, fluvius) или ручья (fons).

Лингвистические игры Бира хорошо известны читателям «Вечности» . Там, при описании альтернативного греко-римского мира, он придумал остроумный ход, обозначив имена и реалии в строгой транскрипции с греческого (Alexandreia вместо Alexandria; Aigyptos вместо Egypt; Aithiopia вместо Ethiopia и т.д.). Здесь, в «концертной» стране, словно бы сознательно воссоздается эклектичная картина с причудливой смесью как знакомых культурных пластов, так и вновь изобретенных терминов и сюжетных поворотов. Даже в диалогах на каскарском — родном языке сидхов — проскальзывают греческие, латинские и, надо полагать, кельтские элементы. И в самом деле: «каскарское» слово эпон в романе значит лошадь, но этот же корень (epo), на деле индоевропейский, давший латинское equus, отразился в имени кельтской богини Эпоны, изображавшейся либо верхом, либо рядом с лошадью. Сообщество жрецов обозначено термином темелос , который можно соотнести с греческим themelios — основание, краеугольный камень. Наконец, в каскарских диалогах то и дело возникают подозрительные греко-латинские основы, от которых, видимо, никогда не избавится ни один создатель «фантастического» языка.

Интересно, однако, что эти и другие параллели обусловлены любопытной гипотезой Бира по поводу того, что каскарский язык сидхов является предком индоевропейской языковой семьи, то есть, собственно, праиндоевропейским языком. Тогда романные сидхи выступают в качестве пранарода. В современной исторической науке проблема происхождения индоевропейцев, или, как их еще называли, индогерманцев, до сих пор не разрешена, а следовательно, открыта как для научных гипотез, так для литературных мистификаций. Данные лингвистики слишком скудны, чтобы локализовать культурную прародину индоевропейцев. Существует великое множество, в том числе и вполне курьезных, мнений на этот счет. Трудно сказать, изучал ли Грег Бир специально данный вопрос: с проблемой в общем он, во всяком случае знаком. Но вот что любопытно: отмеченный выше пример с лошадью встречает некоторое подтверждение в науке. А именно — название для лошади имеется абсолютно во всех индоевропейских языках. Видимо, этот факт оказался решающим для одного немецкого исследователя, который, кстати, в книге о кельтах, предложил почти крылатый тезис: «Чтобы найти прародину индогерманцев, надо идти по конским следам». Коней, между прочим, в романе много и они удивительно хороши, выписаны с явной любовью. Что же касается собственно кельтов, то исследователи в их этногенезе выделяют последовательность таких археологических культур, как унетицкая (по названию местечка Унетицы неподалеку от Праги), культура курганных погребений (один курган с изумительным внутренним убранством выведен в романе) и культура полей погребальных урн, датируемая XIII-XI вв. до н.э.: ее носителей часто именуют протокельтами.

У Бира сидхи, спустившиеся на Землю из Космоса, породили не только индоевропейскую общность, но и создали все необходимые элементы культуры, включая богов. Те древние сидхи были как будто даже гуманистами, так как искренне пытались поднять человечество до своего уровня, но встретили сопротивление в собственной среде со стороны темных сил. В настоящее время у нас нет недостатка в разнообразных спекуляциях на тему прародителей человечества. Пралюдей отыскивают где угодно на Земле. Кто-то видел трехметровых гигантов-атлантов, спящих в ледяных пещерах Гималаев. Другие не сомневаются в существовании особой расы, живущей ныне в недрах. Мир невидимых, нематериальных личностей вроде бы уже воспринят повсеместно и доказан даже на уровне точных наук. Тема благодарная для фантастики и фэнтези. «Сон разума рождает чудовищ». Нерешенность проблем древнейшей истории рождает Большую Мечту, и как следствие, причудливые сюжеты нескончаемого потока современной литературы к вящему удовольствию читателей.

Эклектика — неизбежная спутница большинства произведений в жанре фэнтези. Раз земной человек, homo sapiens, в принципе не может выдумать нечто абсолютно неземное, то он с неизбежностью нагромождает множество разнороднейших деталей, которые в добротных вещах слагаются в целостную, запоминающуюся картину. В таком случае может родиться по-настоящему высокая литература. Но это случается крайне редко. Удалось ли Биру выйти на столь серьезный уровень — судить читателю. Роман, во всяком случае затягивает в немалой степени благодаря тому, что автор сам как будто наслаждается собственной интеллектуальной игрой.

Искренняя увлеченность Бира позволила ему возвыситься до небывалых поэтических высот. Мы не найдем в «Хорале» тяжеловесных конструкций, коими изобилует, например, «Наследие» (что, впрочем, обусловлено внутренней логикой этого романа). В музыкально-поэтической саге язык Бира легок и изящен. Действие романа разворачивается стремительно. Уточнения и объяснения — всегдашний бич фантастической литературы — сведены к минимуму, так что многие сюжетные ходы остаются загадочными, но тем самым и более притягательными.

Музыка и поэзия — вот, в сущности, главные «герои» романа. Оказывается, не только люди, прослушавшие «дьявольский» концерт, попадают в Царство сидхов. Столь же волшебными качествами обладает и музыка С. Прокофьева: именно она вызвала «музыкальный сердечный удар» у молодой американской пианистки, оказавшейся в новом мире. Другой персонаж, некто Николай Николаевич Куприн из Ленинграда, одновременно и балетный танцовщик, и музыкант, переместился в пространстве во время исполнения «Весны священной» И. Стравинского. Майкл Перрин, правда, не музыкант, но зато поэт, что по сути одно и то же. Здесь, по другую сторону бытия, кое-что напоминает Землю. Оба мира покоятся на «фундаменте хаоса», который в Царстве мощнее, поэтому жизненный уклад менее определен и «больше зависит от воображения». Здесь действительно «все течет», все нестабильно, краски природы меняют цвет в зависимости от настроения, англоязычные герои слышат именно английскую, «внутреннюю», речь, хотя обращаются к ним вовсе не по-английски. «Здесь, в этом невообразимом месте, можно с помощью разума вершить дела, невозможные на Земле». Зыбкий мир, населенный сказочными существами, оказывается, панически боится нарушения равновесия, подобно тому как музыкальная гармония — а местный язык напоминает более всего именно музыку , — моментально разрушается из-за единственной неверной ноты. «Мир — это просто одна длинная сложная песня».