Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка Страница 3

Очень он меня потом, по дороге, расхваливал, мне прямо и неудобно стало — ничего же я такого особенного не сделал. А в его изложении получалось, что прямо я подвиг совершил и особо опасного преступника задержал.

— Совсем вы меня засмущали, сержант. — наконец, уже в участке, признался я ему. — Понятно же, что парень этот вор не профессиональный, а обычная голытьба с Нижнего Сити, с голодухи, поди, и решился на такое.

— Очень, очень интересно. — Сёкли оторвался от заполнения протокола, где он фиксировал мои показания, и с любопытством поглядел на меня. — И отчего же вы делаете вывод о том, что он именно с Нижнего Сити, а не из бараков Фэкториз, например?

— Так… — я даже растерялся на миг. — Да не похож он на факториала. У тех копоть и сажа так въедаются в кожу и волосы, что только в хорошей суомской бане и отмоешься, а она, баня-то, так расслабляет, что после нее идти воровать… Ну, глупо это как-то. И одежка у него поприличнее той, что большинство факториалов носят. И не рыбак он, из них запах рыбы полностью вытравить никак нельзя. Не в теле, так в одежонке задержится. А в наших кварталах я и не видал его никогда. Вот и выходит, по всему, что нижнегородец он.

— Замечательная наблюдательность. — пробормотал себе под нос сержант. — Ну а отчего вы считаете, что он не матросик с торгового судна, к примеру? Стащил бы, что плохо лежит, и ищи его завтра в открытом море?

— Да вы верно шутите, сержант? — я даже рассмеялся. — Уж на их-то брата я насмотрелся, их любой дубровский за милю по походке отличит.

— И то верно, мистер Вильк. — посмеялся сержант вместе со мной. — Вы умеете подмечать мелочи, это хорошая черта, полезная. Ну что же, я вам сейчас вслух зачитаю, что написал в протоколе, и, коли все верно, попрошу Вас на нем расписаться. Сможете?

— И отчего же не смогу? — даже досадно мне на него стало. Что же это, если я такой крупный и сильный, то обязательно глупый и необразованный? — Очень даже смогу, да и утруждаться Вам, читая мне вслух, смысла никакого нет. Грамоте обучен.

— Ну-ка, ну-ка. — сержант аж подобрался, словно кот, перед прыжком на воробья. — А продемонстрируйте умение, мистер Вильк. Я, знаете ли, не всегда неточности на написанном вижу, на слух, оно лучше у меня выходит. Не изволите ли?

Я принял от него лист с протоколом, да и прочел написанное вслух — трудно мне что ли?

— Да вы, мистер Вильк, не иначе и писать можете?

— Не очень быстро. — вынужден был признать я. — Практики с пером мало. Вот с молотом, этого куда как более. Но когда кому из соседей надо письмо накарябать родне, так ко мне всегда приходят.

— Слушайте, да вы же настоящий клад! — воскликнул сержант. — Отчего же вы мне ранее-то не встречались? Ведь, поди, и не пьёте вовсе?

— Ну, кружечку или две на праздники можно. — не согласился я. — Или под выходной пинту. Одну. Затратно это, пьянствовать, а пользы никакой.

— Воистину клад! Послушайте, мистер Вильк, а не хотелось бы Вам служить в полиции? Вы нам как нельзя лучше подходите, и вакансия у меня сейчас есть.

Так вот я в констебли и попал. Случайно, что уж тут скажешь. Не такое уж и великое у констебля жалование, чтобы так вот на него и позариться, — три шиллинга в день, — да и из молотобойцев меня обещали в мастера перевести. Год уже обещали, но что-то никак все.

Так что даже пришлось сержанту меня с пару минут поуговаривать, в сомнениях я был все же. Но — согласился.

Напоследок судьбой "приголубленного" мною воришки поинтересовался.

— Что ж с ним будет-то дальше, сержант? — спросил я. — За мелкую кражу три года тюрьмы дают, я слыхал.

— Три, да не три. — ответил мне мистер Сёкли. — Это уж от обстоятельств зависит. А они таковы, что он покусился на имущество полисмена, притом открыто, посередь бела дня и при скоплении народа, что квалифицируется как грабеж, сиречь открытое хищение чужого имущества, так что светит ему аж семь лет каторги. Ну, это если судья сильно не в духе будет, конечно.

— Семь лет каторги?!! — изумился я. — За кусок ткани, шаль и кошелек?!!

— Ну-ну, не зверь же я, в самом деле. — поморщился сержант. — На такие случаи уже столетие как есть указ Его Величества Императора и Короля, Бриана Седьмого. Подпишет десятилетний контракт на службу во флоте, и отправится бороздить моря. На кораблях, служба, конечно же совсем не сахар, но и не каторга беспросветная. Сыт будет опять же… если попадет на корабль с нормальным старшим офицером.

И монетка малая сержанту за завербованного на флот матроса перепадет — это известное дело. Ну да не мне его за то осуждать, наверное.

— А-а-апчхи!

— Будьте здоровы, сестра Епифания.

— Благослови вас Господь, констебль. — монахиня из расположенной близ порта обители Святой Урсулы, гренадерских пропорций женщина, перехватила немаленький мешок левой рукой, правой сотворив в моем направлении крестное знамение.

— Вы позволите Вам помочь? — поинтересовался я. — Я мог бы сопроводить Вас.

— Ох, буду весьма признательна. — она немедленно вручила мне свою ношу. Увесистый куль, не для хрупких дамских ручек ноша.

— Опять книги из Ниппона? — причин у моей галантности было две, и обе насквозь меркантильные.

Первая заключалась в том, что я проголодался, а неподалеку от Института Благородных Девиц, который содержали монахини, имелся недорогой, как это называется на французский манер, кафетерий. Несмотря на расположение в довольно престижной части Сити, заведение это не слишком, на мой взгляд дорогое. Дело в том, что содержит его приезжий ниппонец, потчующий всех желающих (а экстравагантных людей в столице хватает с избытком) блюдами национальной кухни этой нашей заморской колонии. Пусть на многие кушанья цены у почтеннейшего мистера Сабурами и заоблачные, но стыд и честь этот невысокий азиатский джентльмен не теряет, и за еду простых горожан из Ниппона деньгу не ломит.

Отведал его стряпню я, в первый раз, нечаянно. Мы с констеблем Стойкаслом как-то побились об заклад на желание, что я не порву целую папку с делом голыми руками. Я тогда только поступил на службу, и не знал еще, какой он хитрован. Стойкасл-то хотел над мной подшутить — не от злобы, а от веселости характера, — и из подлежащих утилизации дел в Архиве выбрал, казалось, совершенно случайное. Потом-то он признал, что специально эту папку приметил, где в качестве вещественного доказательства, подшитого в материал каким-то умником-дознавателем, фигурировала стальная пластина. До половины я папку разорвал, но не осилил целиком — пришлось исполнить обещание, которое и заключалось в том, что я отведаю блюдо ниппонской кухни. Очень уж они, ещё год назад даже, были в диковинку.