Демонический отбор. Захомутать и обезвредить (СИ) - Новикова Татьяна О. Страница 30

— Нет. Спросите вашего сына, если сомневаетесь в моей искренности, — вежливо ответила я, но весь мой недовольный вид намекал, сколь оскорбительны подобные допросы. — Я не подозреваю, о каких отношениях идет речь.

— Не подозреваете? Как же так? О самых желанных отношениях, которые зарождаются между женщиной и мужчиной, — вместо того, чтобы падать в обморок или срамить нас, императрица-мать плотоядно улыбнулась.

Э-э-э. Мне кажется, или она пытается уложить меня в постель к Эдварду?

—  Повторюсь: между нами ничего нет.

— Совсем?

Она издевается или где? Я так отчетливо скрипнула зубами, аж челюсти свело.

— Что же вы так краснеете, леди Виктория? — Императрица-мать отложила секатор и указала на бутыль сока, что стояла поодаль. — Если вам жарко или дурно, пейте на здоровье. Яблочный, только-только выжат. И не переживайте, мой сын — сознательный мужчина, он разберется в своих интимных связях без моих наставлений. Ваше доброе имя не будет посрамлено… если вы сами того не захотите.

— Поверьте, не захочу.

— Что ж. Не мне вас судить.

Судить?! Это предосудительно, если я не думаю о том, как бы стащить портки с великого правителя?!

Не удивлюсь, если сейчас она мне новый пеньюар подарит, ещё краше прежнего (и короче раза в два), а к нему в довесок новую вещь, незаменимую при соблазнении. Что там нынче в моде у местных девушек, кроме развратных платьев? Разноцветные ногти или забеленное лицо?

Вдох-выдох. Нельзя ругаться с императрицей-матерью.

С другой стороны, а что мне терять? Доброе расположение императорского рода? Титул невесты императора? Долгую и счастливую жизнь с Эдвардом?

Так всего этого у меня и так не будет.

Почему я не могу быть искренней в своем нежелании обсуждать ТАКИЕ вещи с посторонним человеком?

— Послушайте, мне кажется, или вы пытаетесь на что-то намекнуть? Так вот…

— Разумеется, вам кажется, милочка, — проворковала чья-то будущая свекровь, не позволив мне выплеснуть свой гнев. — Эдвард сам волен решить, с кем он захочет связать свою жизнь, а кто останется приятным воспоминанием. Я же больше разглагольствую, нежели склоняю к действию. Знаете, раньше женщина познавала мужчину в первую брачную ночь. Представьте только, какое её могло ждать разочарование. Но нынешние нравы гораздо мягче, и для того, чтобы стать любимой супругой, совсем не обязательно истязать себя воздержанием.

Никогда бы не подумала, что услышу слова «истязать» и «воздержание» в одном предложении, но императрица-мать с честью справилась с этой задачей, чем окончательно меня нокаутировала.

По сравнению с ней я казалась зажатой, закомплексованной дурындой.

Не сказать, что меня это огорчило, ибо передовые познания матери Эдварда в вопросах отношений могли бы вогнать в краску любую портовую девицу.

— Понимаете, к чему я веду? — женщина вновь взялась за секатор, безжалостно рубанула засохшую ветку. — К тому, что те отношения, на которые мне намекали, могут быть полезны. В отдельных случаев даже приятны. Согласны?

— Более чем. А этот цветок ядовит? — чтобы отвлечься от сомнительных тем, поинтересовалась я, разглядывая толстенную иглу, на конце которой застыла масляная капелька.

— Разумеется, — императрица-мать любовно погладила стебель. — Все цветки, что приживаются во дворце, ядовиты. Все до единого, леди Виктория.

И в этих её словах, определенно, имелся скрытый смысл.

Я решила, во-первых, поговорить с Тиной по поводу её гнусных домыслов (возможно, с рукоприкладством), а во-вторых, аккуратно сообщить Эдварду, что мне неприятно, когда его матушка намекает мне на всякий стыд.

Надутая и озадаченная, я вернулась к спальне.

— Вам просили передать. — Не спящий даже ночами стражник протянул мне свернутый лист бумаги. — Это не от маньяка, — уточнил он, увидев, по всей видимости, как исказилось моё лицо.

Действительно, не от маньяка.

«Виктория Кёрн. Вам необходимо явиться завтра в 10:00 в сапфировую гостиную для особой беседы. Просьба не опаздывать. Император оповещен.

С глубочайшим уважением,

Генри Виккор».

Что-что, а в уважении этого старикашки я очень сомневалась.

Что могло ему понадобиться?

— Вам просили передать ещё одно послание, — добавил мой личный шкаф. — Я его не открывал, оно от императора.

Закрытый конверт, запечатано. Так официально. Аж дрожь берет.

Но куда сильнее бросили в дрожь слова, выведенные — без сомнения — рукой Эдварда.

«Не могу перестать о тебе думать».

Знаете, что страшнее всего?

Я тоже не могу перестать думать о нем.

— Знаете. Наверное, отлучусь ненадолго… или надолго, — задумчиво протянула я, рассматривая письмо от императора.

Глупое, наверное, желание. Иррациональное, лишенное всякого смысла. Но мне показалось неплохой идеей наведаться к Эдварду прямо сейчас.

Нет, даже не так. Мне до зуда захотелось увидеть его. Обнять. Почувствовать. Заполнить пустоту, которая образуется всякий раз, стоит нам расстаться, его ароматами, голосом, смехом.

Что это такое?

Неужели истинная связь пришибает не сразу, а шаг за шагом лишает рассудка?

Эдварда ломает точно так же, или он более сдержан? Что заставило его написать мне? Он терзает, издевается надо мной или… терзается сам?

Вот и узнаем.

Иногда остро хочется отчудить что-нибудь такое, что самой покажется дикой чушью. Но пока мозг сопротивляется и взывает к совести (нашел к чему взывать, та у меня давно атрофировалась), сердце вопит: «Иди и делай, нерасторопная овца!»

Прямо сейчас.

Немедленно!

Увы, мои планы обломала реальность в лице угрюмого стражника самой неприятной наружности.

— Нельзя, госпожа, — покачал он квадратной головой. — Я вас и так от себя отпускать никуда не должен, только по приказу императрицы не стал сопровождать до оранжереи.  Так что либо вы идете со мной, либо…

Он мотнул головой в сторону двери.

Итак, находясь в здравом рассудке, что бы вы выбрали: находиться в спальне императора, пока снаружи вас караулит этот сомнительный типчик, или благоразумно отправиться спать (пока не натворила бед)?

Конечно, я понимала, что Эдвард отпустит стражника отдыхать, но какой будет повод для сплетен? Великий правитель остался с Викторией Кёрн, дав понять телохранителю, что всю ночь она будет под присмотром.

Даже щеки покраснели от этой мысли.

Всю ночь…

До дна. Без остатка. Каждую секунду до самого рассвета и дальше.

— Ладно, злой человек, пойду спать, — буркнула я, показательно распахнув дверь, чтобы продемонстрировать, где конкретно я собираюсь спать. — Ты б тоже шел, знаешь ли, молодому организму полезно иногда отдыхать. А то будешь не выспавшийся, вялый, проглядишь какого-нибудь злоумышленника. И знаешь, что тогда случится?

— Вы мне уши не заговаривайте, госпожа, — мягко, но настойчиво шкаф оттеснил меня к комнате и закрыл дверь, чтоб пленница уж точно никуда не делась.

— Заговаривают зубы! — прокричала я и злобно пихнула створку ногой.

Ну и ладно, буду спать. Вот прямо сейчас.

Я плюхнулась на мягкую перину, скрестив руки на груди так, будто стражник мог оценить всё моё негодование, разжалобиться и выпустить на волю. Увы, пыхтения он не слышал, злых глазищ не видел.

Обидно, знаете ли. Тут изображаешь из себя исчадие ада, а стражник сидит на стульчике за дверью да читает какую-то мужскую книжонку, где рыцари побеждают плотоядных драконов и любят всех подряд прекрасных дам.

А за окном плывет круглая луна, похожая на гигантский блин. Что-то кушать захотелось, и такая тоска взяла, что я готова была усесться в уголке да взвыть изо всех сил. Вот бы стражник удивился, что охраняет не то красную девицу, не то псину нечёсаную.

Шагнуть бы в окно да взмыть ввысь птицей. Раскинув крылья, облететь дворец да впорхнуть прямиком в опочивальню императора. 

Хм, а ведь мысль…

Нет, с полетами у меня не сложилось с тех самых пор, когда я, будучи пятилетней мелюзгой, решила, что если спрыгнуть с сарая и очень быстро махать руками, то удастся взлететь.