Ольга Романовская - Словенка Страница 30

— Вы с Гаральдом привечаете многих неблагодарных.

— Но эти неблагодарные приносят нам золото.

— Так что же вы сделаете с этой ингеркой?

— Не знаю, пусть решает муж.

Распахнулась дверь; с улицы повеяло холодом, и в комнату вошёл Гаральд. Урих вбежал вслед за ним и улёгся у огня, недобро поглядывая на Трюд.

— Здравствуй, смелый Гаральд. Много ли зверей испугались злобы твоей собаки и были повержены твоей храбростью?

— Да уж не мало, Трюд. Я слышал, Скьольд звал тебя.

Свейка встала, попрощалась с хозяевами и вышла во двор, ругая старого Вьяна, который разлёгся у порога.

— Сколько раз я говорил тебе, жена, чтобы не говорила ты с Трюд. Она приносит с собой в дом несчастье, — укоризненно сказал свей.

— Ты напрасно наговариваешь на неё; Трюд славная женщина и очень умна.

— Не спорь со мной. Ты не видишь ничего дальше своего носа. Не она ли оговорила перед тобой напрасно Астред?

Гевьюн промолчала: муж был прав, а она нет. Свейка редко спорила с Гаральдом, поэтому решила не начинать ссоры из — за какой — то Трюд. Она кликнула Эдду и велела накрывать на стол; Эймунда побежала посмотреть на добычу отца, а Гореслава ушла на кухню.

7

Гореслава хорошо научилась ткать, сама хозяйка похвалила её вадмал. Эймунда же своего обещания не забыла и с просинца разрешила сидеть с ней на посиделках.

… Свейка сидела на кровати и расчёсывала длинные пшеничные волосы; Наумовна примостилась рядом с ней на медвежьей шкуре с маленьким сундучком в руках. Солнышко уже лизало краем землю, поэтому Эймунда торопилась.

Тонкая лучинка горела в светце; огонёк живой трепетал, словно птичка малая, видно боялся злой вьяницы за окном.

Свейка ловко, умело заплела несколько кос, в кадку с водой посмотрелась и улыбнулась себе — любимой.

— Герсла, хочешь, я тебе волосы приберу?

— Нет, у нас так никто сроду косы не заплетал.

— Коса у тебя красивая, а волосы, наверное, ещё краше. Расплети — ка.

Наумовна положила сундучок на треножник и осторожно расплела косу. Волосы рассыпались по плечам, заблестели ярче золота для девичьего глаза.

— Таких волос нет даже у Сив, — воскликнула поражённая Эймунда. — Как же можно прятать такое сокровище от людских глаз!

— Много охотников тогда найдётся косу расплетать.

— Никто не посмеет. Ты прислуживаешь в доме моего отца, а никто не посмеет обидеть его. — Видя, что Гореслава не понимает значения её слов, она объяснила: — Тот, кто обидит слугу хозяина — обидит самого хозяина. Никто, кроме него, не может наказать слугу, запомни это. Подай мне теперь сундучок.

Свейка достала жуковинье с бечетой, испестренный древними рунами, и надела на палец.

… Сразу после заката стали сбираться гости.

Первым пришёл Эрик, красный от ядрёного мороза, за ним — Рагнар с сёстрами, Олаф, Кнуд, смешливая Каргель…

Гаральд ещё до заката ушёл куда — то, поэтому молодым свеям да свейкам было раздолье. Однако, не долго им было сидеть рядышком да смеяться — Ари привёл с собой Гюльви. Старик сел в сторонке поближе к очагу, закрыл глаза и будто бы задремал.

Эймунда краше прочих девок была, а когда звенели да блестели на ней жуковинья, серьги да ожерелья, никто глаз отвести не мог.

Гореслава сидела в самом тёмном куту рядом с Эриком и слушала, что другие говорят. Поначалу девки друг перед другом нарядами похвалялись, но после умолкли, заслушались Рагнара, который какую — то древнюю баснь им рассказывал. Говорил он про девушку, что в звёздную зимнюю ночь поругалась с родными и ушла из дома. Долго скиталась она по свету, пока не попала в руки злого великана. Прожила у него три года рабой, делала всю чёрную работу, пока не освободил её смелый мореход. Уплыла с ним девушка, полюбила, но не судьба была им вместе быть: разбился корабль о скалы возле её дома. Он погиб, она жива осталась. Долго плакала, сама похоронила его, а после к дому пошла. Выпросила девушка прощения у отца с матерью, попрощалась с ними и отправилась в царство Хель. Нашла — таки она своего любимого, вывела на землю, и зажили они счастливо.

Когда Рагнар окончил свой рассказ, все наперебой стали просить Ари сыграть им. Свей с улыбкой вынул из — за пазухи свирель и заиграл. Музыка у него словно живая лилась из — под пальцев; свирель сама пела, жалобно и протяжно, как ветер осенний. И было в той песне всё: море и земля, грусть и веселье, лето и зима.

И вспомнился тогда Наумовне урманин, песню которого слушала она берегу Тёмной; тот, что счастливый талан ей предсказал. Сбудутся ли слова слепого скальда? Хотелось верить, что сбудутся, но пока всё по- другому выходило.

Не заметила девка, как заснула.

И снился ей сон…

… Гореслава шла по тропинке между молодых ёлочек, вокруг неё птички кружили. За спиной — лес, совсем такой, как у родного печища был, да и дороженька вроде той, что к родному двору вела.

Вышла девушка на пригорок и увидела речку быструю, между лугов и лесов петлявшую. И показалось ей, что совсем рядом девушки смеются, нежному солнышку радуются. Пошла Наумовна на голоса и увидела Желану. Выросла она, похорошела, уж девка на выданье. Стоит и улыбается.

— Здравствуй, сестрица, — говорит, — давно же тебя не было. Забыла ты нас.

— Не забыла, — отвечает Гореслава, а сама смотрит и дивится: вроде бы места знакомые, а ничего узнать не может.

— А у Любавушки уж двое сыновей, — продолжает Желана и всё улыбается. — Радий тебя не дождался, в Черен искать ездил, а после к князю на службу пошёл. А ты — то как поживаешь, княгинюшка?

А Наумовне ответить — то нечего. Спустилась она вместе с сестрой к речке, заглянула в воды чистые: а косы — то у неё и нет, на голове — кика рогатая. А Желана стоит да смеётся.

Тут заблистало, загрохотало что — то, словно Перун на кого — то разгневался. Перепугалась Гореслава, а сестра ей и говорит: " Не бойся, это муж твой за тобой едет"…

Наумовна проснулась, глаза протёрла.

Девки с парнями уж порознь сидели, а многих уж и не было.

Старый Гюльви рассказывал молодым свеям о своих походах, а свейки шёпотом о дружках своих меж собой толковали.

Донёсся со двора голос чей — то: " Сигурд идёт". Мгновенно замолкли все; лишь огонь в очаге потрескивал. Гореслава уйти хотела, но Эймунда удержала:

— Сиди, где сидишь. Не в его ты доме, а в моём.

Громко скрипнула дверь, и вошёл Рыжебородый.

— Дома ли отец? — бросил он хозяйской дочке.

— Нет его, ушёл.

— Куда?

— Я не спрашивала.

— Вижу, весело вам сидеть одним — то, привольно. Даже троллеву отродью с собой сидеть разрешили.