Роберт Говард - КОНАН. КРОВАВЫЙ ВЕНЕЦ Страница 30

В ту же ночь, перед самым рассветом, губительный ветер, дувший несколько недель кряду, перестал зловеще шуршать шелковыми занавесками. С севера примчался ураган и с ревом обрушился на городские башни. Молнии слепили глаза, чудовищный гром сотрясал землю и небо, стеной надвигался ливень. Утро, однако, занялось чистое, умытое и зеленое; обожженная зноем земля на глазах укутывалась травой, жаждущие хлеба напились и воспряли, и — самое главное — прекратился мор: могучий ураган бесследно развеял заразу.

По мнению народа, боги удовлетворились гибелью нечестивого Нимеда и его потомства. И когда Тараск, младший брат покойного, венчался на царство в громадном коронационном зале, башни Бельверуса содрогались от восторженных криков толпы. Немедийцы были счастливы — теперь на трон взошел король, на котором пребывала милость богов.

Вихрь праздничного веселья и воодушевления прокатился из конца в конец по стране; не стоит удивляться, когда следом за подобными вспышками разражается завоевательная война. Никто и не удивился, когда король Тараск отменил перемирие, заключенное предшественником с западным соседом, и начал собирать войска для нападения на Аквилонию. Глашатаи на всех перекрестках кричали о благородных целях этой войны. Король Тараск намеревался заступиться за Валерия, объявляя его единственным законным престолонаследником. Не врагом, но другом шел он на Аквилонию, желая спасти народ от тирании узурпатора, к тому же чужестранца.

Кое-кто, конечно, криво усмехался, выслушивая подобное; кое-где передавался из уст в уста некий слушок, касавшийся закадычного королевского друга Амальрика, чье неизмеримое личное богатство, похоже, щедрой рукой лилось в изрядно-таки поиздержанную казну дворца… Но таков был почти религиозный восторг черни, боготворившей Тараска, что мало кто обращал внимание на подобные разговоры. А если иные умные головы и посещала грешная мысль — уж не Амальрик ли истинный правитель Немедии?..— у таких умников хватало осторожности не высказываться вслух. Так что подготовка к войне шла своим чередом при полном одобрении народа.

Собрав союзников, король двинулся на запад во главе пятидесятитысячного войска. Сверкали рыцарские доспехи, развевались над гордыми шлемами цветные султаны, мерно шагали арбалетчики в кожаных куртках и копейщики в нагрудниках и стальных касках. Вступив в аквилонские пределы, они взяли пограничный замок и сожгли три деревеньки в горах. Но всего в десяти милях от границы, в долине реки Валкий, перед ними стеной встали войска Конана, короля Аквилонии,— сорок пять тысяч рыцарей, лучников и простых воинов, цвет и слава аквилонского оружия. Лишь рыцари Пуантена, ведомые графом Троцеро, еще не подоспели из отдаленного юго-западного угла королевства, где лежали их земли. Тараск ударил без предупреждения: нашествие последовало сразу за его воззваниями к народу, без объявления войны.

Два войска расположились друг против друга в обширной неглубокой долине, окаймленной отвесными скалами. Бepera обмелевшей реки, извивавшейся по дну долины, заросли ивами и тростником. Слуги и повара с обеих сторон, идя за водой, выкрикивали оскорбления и кидались камнями через реку.

Последние лучи солнца играли на золотом, с вышитым алым драконом знамени Немедии. Оно развевалось на ветру у палатки короля Тараска на холмике возле утесов, ограничивающих долину с востока. Но тень западных скал широким пурпурным покровом окутала шатры аквилонцев и черный с золотым львом стяг, реявший над палаткой их короля.

Ночью по всей долине горели костры, а ветер нес зов боевых труб, лязганье оружия и резкие оклики часовых, которые шагом разъезжали туда и сюда вдоль заросших плакучими ивами берегов.

Содрогнувшись всем телом, проснулся король Конан и с коротким криком вскинулся на постели, хватаясь в предрассветном мраке за меч. Полководец Паллантид, вбежавший в шатер, обнаружил своего короля сидящим на ложе — а ложе это, правду сказать, представляло собою всего лишь шелк и меха, брошенные на деревянный топчан. Ладонь Конана сжимала рукоять меча, на необычно побледневшем лице блестели капли пота.

— Государь! — воскликнул Паллантид. — Что случилось?

— Что в лагере? — спросил Конан.— Часовых выставили?

— Пятьсот всадников не спускают глаз с реки, государь,— ответствовал полководец,— Немедийцы не пробовали воспользоваться темнотой. Как и мы, они ждут рассвета.

— О Кром! — пробормотал Конан.— Я проснулся с таким чувством, точно злой рок готов свершиться надо мною в ночи.

И он поднял глаза к огромному золотому светильнику, заливающему мягким сиянием ковры и бархатные занавеси, составлявшие убранство большого шатра. Они с Паллантидом были одни — никакой паж или слуга не спал на коврах возле королевского ложа. Но глаза Конана горели тем особым огнем, что вспыхивал в них в минуты величайшей опасности, а меч подрагивал в могучей руке.

— Прислушайся! — прошипел король. — Слышишь? Крадущиеся шаги…

— Семь рыцарей охраняют твой шатер, государь,— сказал Паллантид.— Никто не сможет приблизиться к нему незаметно.

— Снаружи — да,— проворчал Конан.— Но, по-моему, шаги раздавались внутри!

Изумленный Паллантид быстро обежал глазами шатер. По углам бархатные занавеси тонули в густой тени, и тем не менее, если бы там прятался кто-нибудь лишний, полководец разглядел бы. Он покачал головой:

— Здесь никого нет, господин мой. Да и откуда бы? Ты спишь посреди верного тебе войска.

— Я видел, как смерть поразила короля посреди тысячной толпы,— пробормотал Конан.— Она кралась незримо…

— Должно быть, государь, тебе сон привиделся,— в немалом смущении сказал Паллантид.

— Вот именно,— буркнул Конан.— И страшен был этот сон. Нынче ночью я заново прошагал весь тот долгий и трудный путь, что привел меня к аквилонской короне.

Он умолк. Паллантид смотрел на него, не решаясь заговорить. Король оставался неразгаданной загадкой для полководца, как, впрочем, и для большинства своих цивилизованных подданных. Паллантид знал: много странных и страшных дорог было в богатой на приключения жизни короля, прежде чем каприз судьбы усадил его на аквилонский престол!

— Я вновь видел поле битвы, на котором родился,— задумчиво подперев огромным кулаком подбородок, заговорил Конан,— Я видел себя в набедренной повязке из шкуры пантеры, мечущим копье в горного зверя. Я снова был наемником, гетманом козаков с реки Запорожки, корсаром, опустошавшим берега Куша, пиратом с Барахских островов и вождем горцев Химелии… Все эти люди, которыми я когда-то был, прошли передо мною в ночи, и шаги их отбивал мне похоронный марш по гулкой земле. И клубились, летя сквозь мой сон, ужасные призраки, и далекий голос издевался надо мной… Под конец же я увидел себя лежащим на своей постели, а надо мной склонилась бесформенная фигура, закутанная в покрывало. Я не мог шевельнуться… и вот откинулся капюшон, и ухмыляющийся череп уставился мне в лицо. Тогда-то я и проснулся!