Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы Страница 31

Лязгнула сталь. Это Рунар вытащил из ножен свой клинок

— Эт мар. Хорошо. Теперь я скажу, за что умрешь ты, Ветер, — Рунар взял меч обеими руками, глаза его горели ненавистью. — Ты умрешь за то, что перешел мне дорогу. За то, что посмел натравить на меня бёрквов. Не так уж мало я сделал, чтобы наказать тебя за это. Осталось немного: взять твою жизнь. Син тавэ. Защищайся.

Его меч взлетел, подобный молнии, но меч Ингерда встретил его, высекая сноп искр, чистым голосом запела сталь, осветив ночь белыми сполохами. На сполохи эти в ожидании добычи слетелись бёрквы, крылатые похитители душ. Волки припали к земле, готовые ринуться на врага, ибо однажды они уже пробовали кровь Вепря, но сейчас был не их бой, и они следили, не отрываясь, за рукой Ингерда, которая сжимала меч и по которой уже заструилась первая кровь. Тихие ночи острова Рох не знали, что такое звон стали, а здешняя земля ни разу не пила кровь, соленые воды озера приносили с того берега отголоски сражений, но то было лишь эхо. Сегодня все стало иначе. Темноту вспарывали вспышки белого огня, и становилось светло. Лес зашумел. Заволновалось Соль-озеро. Где-то вдали загрохотал гром. Ингерд и Рунар, стиснув зубы, рубились яростно и молча, соленые волны захлестывали их по пояс, сильный ветер сбивал с ног, раскаты грома заглушали звон мечей, и вспышки синих молний отражались в глазах.

Уже оба были ранены, но ни один не уступал, схватка пьянила их. Земля содрогнулась, и Рунар упал на одно колено, и клинок Ингерда уже свистел над его головой, но уберегся Рунар, через плечо перекатился, и сам пошел вперед.

Стеной хлынул дождь, а они все рубились, без устали, не замечая боли, не замечая, что жизнь вместе с кровью из ран вытекать начала. Все ж ярость Ингерда сильнее была, и клинок его был заклятым, но Рунар шел на него смело, безрассудно, а волны в озере до того высокие поднялись, что с ног сбивать начали, на берег накатывались, а дождь, на землю падая, алым становился. Страшно завыли над головой бёрквы, скорую добычу почуяли, и волки были готовы на Рунара броситься, но Ингерд окриком остановил их.

И тут вдруг какая-то неведомая сила обрушилась на Волка и Вепря, швырнула их далеко друг от друга, скрутила болью такой, что закричали оба, будто кто мясо с костей сдирать начал. Волна Ингерда с головой накрыла, он забился, невмочь ему было выплыть, но все ж выплыл, выполз на берег, глядит — стоит на песке у самой воды эриль Харгейд, ликом грозный, как туча над головой, а белое одеяние его да белые волосы тихонько светятся в ночи да искрами вспыхивают. Сильно зол был эриль Харгейд, и оттого глаза его страшно горели, как два угля, не смог Ингерд в них смотреть, но и головы отвернуть не смог, потому как силой к земле его припечатало, эриль Харгейд руки так-то в стороны вытянул и вдавил Ингерда и Рунара в мокрый песок, и не отпускал, слушал, как кричат они от боли. Потом сказал:

— Схор.

И опустил руки. Боль тут же ушла, будто и не было, осталась только та, что от ран, саднящая. Ингерд встал сначала на четвереньки, потом на оба колена, потом на одно, а потом поднялся, пошатываясь, на ноги. Рунар лежал ничком, и через него перекатывались пенные волны.

Озеро успокоилось. Ветер утих. Гроза ушла. Волки, мокрые и дрожащие, подошли к Ингерду и прижались к нему. Ингерд поднял меч и шагнул к Рунару.

— Остановись, Ветер, — толкнул его в спину голос, — не то пожалеешь. Ты и так уже много бед натворил.

— Ты не можешь помешать мне убить его, — сказал Ингерд, не поворачиваясь.

— Я уже помешал.

Упрямый Ингерд сделал еще шаг и еще, а на следующий с удивлением увидел, как прямо ему в лицо летит мокрый берег. А потом увидел темноту.

Ему казалось, что он попал в неведомые земли и бродит там один. Годами. Он никого не встретил, только бескрайние луга, похожие на Море, и где бы ни было это место, оно дарило ему покой. Ингерд брел по высокой траве, и вокруг была только трава, синее небо и золотой берег реки. Поднимаясь на зеленый холм, он шел в это небо, и легок был путь его, и он не хотел ничего, кроме этого пути…

Его встряхнуло так, что лязгнули зубы и хрустнули кости. Застонав от жгучей боли, он последним усилием попытался остаться в неведомом краю, но не сумел. Синее небо перед глазами померкло, и он увидел ночное небо, усыпанное звездами.

— Не теперь.

Ингерд повернулся на голос, почувствовал все свои раны и понял, что снова на острове. Он лежал на камнях у ручья, рядом сидел облаченный в белое эриль Харгейд и смотрел на него.

— Ты пройдешь по этой дороге, — сказал он, — но не теперь.

Ингерд снова поднял глаза к небу. Он чувствовал четыре раны: одну на бедре, две на левом предплечье и четвертую в правом боку. Четвертая рана была серьезной, кровь вытекала из нее и подплывала под спину. Эриль Харгейд выругался сквозь зубы, потом стал черпать пригоршнями воду из ручья и поливать ею Ингерда. При этом он что-то непонятно бормотал, прямо как Вяжгир-знахарь, когда он думал, что его никто не слышит. Через некоторое время кровь перестала течь, и боль утихла.

— Так и будешь лежать, ровно колода? — сердито спросил эриль Ингерда.

— А тебе что? — отвечает тот. — С Рунаром что сделал?

— А что ему сделается? Родичи пришли да забрали его.

— Почему не дал мне убить его?

— На острове Рох убийства запрещены, — эриль все еще был сердит. — Иль ты не знал про то? Понятно, что знал, бедовая голова, и все равно в драку полез.

— Тогда зачем остановил нас? Платить-то за это не тебе.

— А ты плату-то знаешь? — сощурился эриль.

— Да не больше жизни.

— Ох, ну дурья голова…

Эриль Харгейд вытянул на камни уставшие ноги и положил рядом посох.

— Ты думаешь, распря началась из-за того, что ты да Рунар девку не поделили?

Ингерд мигом перекатился на живот и вскочил на ноги.

— Будь ты хоть трижды эриль…

— Ага, подпрыгнул. Сядь, — голос эриля был спокойным, но грозным.

Ингерд продолжал стоять, чуть нагнувшись вперед, весь собравшись для броска, и если бы взгляд мог испепелить, эриль Харгейд уже горел бы факелом.

— За слова эти зла не держи, — сказал эриль, — ибо брошены были, чтоб к жизни тебя вернуть. И все ж немного стоит воин, который от слова может либо умереть, либо ожить. Сильный никогда не даст другим менять свои дела и разуменья, тем и отличается от слабого. Хочешь победить своего врага — научись быть сильным.

Ингерд потихоньку остывал.

— Что значит быть сильным?

— Принимай потери свои и не давай им разбить твое сердце. Живи своей головой. Слова — что камни: сорвавшись с высокой кручи, зашибить могут, а могут в реку упасть, и ты по ним на другой берег попадешь.

Из кустов волки появились, Ингерду к ногам козленка положили. Ингерд соорудил костер, освежевал тушу и над огнем повесил. Пока он занят был, эриль Харгейд молча наблюдал за ним. Потом и говорит:

— Погляди на этого козленка. Думаешь, он безвременную смерть принял, потому что с волками чего-то не поделил?

Ингерд хмыкнул, поворачивая козленка над огнем.

— То-то же. Волки затравили его даже не потому, что сами хотели есть, а потому, что есть хотел ты.

Ингерд взглянул на эриля из-под бровей:

— Ты это к чему ведешь?

— А к тому, что сколько ни смотри под ноги, а в яму все одно угодишь. Дальше глядеть надо. Тогда и яму увидишь и цел останешься.

— Я не слепой, — говорит Ингерд. — Сам вижу, что люди больше звери, чем люди. Что убивают много, но не из-за голода и не от защиты. Наше оружие проклято, мы убиваем потому, что иначе не можем жить. Может, Рунар привел свое войско на мою землю не потому, что я увел у него женщину, но почему?..

Эриль Харгейд поглядел ему в глаза:

— В ту ночь, Ветер, ты был козленком, а Вепри были волками.

Ингерд повернул мясо над огнем, и рука его застыла.

— Тогда кто же хотел есть?..

Третью ночь Ян провел без сна и встретил рассвет с ноющей болью в груди. Смутный страх, тревога, бесконечные думы обратились в непроходящую тупую боль. Вновь и вновь Ян вспоминал все сказанное на отунге, взвешивал расклад сил, и не находил решения. Он не хотел войны, потому что его племя будет раздавлено, а в стороне тоже не переждешь. Эх, как же ему не хватает отца, его силы и мудрости…

— Ян!.. Вставай, Ян. Пора.

Рискьёв тряс его за плечо. Ян открыл глаза и кивнул. Сегодняшним днем должно было прийти к согласию. Вот только к какому? Яну стало холодно. Он застегнул куртку на беличьем меху без рукавов, взял меч и пошел вслед за своими янграми к скале Рох.

Молчаливые и хмурые, собрались воины у скалы. Было видно, что в эту ночь не спал никто, и предупреждение эриля Харгейда о неизбежной каре подействовало на многих. И лишь Асгамиры сидели как ни в чем не бывало, переговаривались между собой и даже смеялись.

Ян отыскал глазами Ингерда и с удивлением заметил его сидящим рядом с эрилем Харгейдом. Но удивлялся недолго, потому что слово взял янгар Белых Туров Исмел Стиэри: