Портрет моего мужа - Демина Карина Страница 31

— Не слишком ли вы спешите? — почти шепотом поинтересовалась Лайма.

— Боюсь, — Ирма слизнула капельку темного соуса с ножа. — Я спешу недостаточно… жизнь непредсказуема… а еще… в голову Мара приходят странные идеи…

Ее взгляд задержался на мне, не обещая ничего хорошего.

Я выдержала.

И улыбнулась. Робко так, виновато… я прошлая знала толк в виноватых улыбках.

— И не говори, что ты не чувствуешь…

Лайма побледнела, но с собой справилась, ровно затем, чтобы спросить:

— Раз уж семья воссоединилась… могу я узнать, когда возвращается дорогой дядюшка?

— Завтра.

Дорогой дядюшка, который если и приходился родственником кому-то из Ильдисов, то настолько далеким, что вспоминать об этом родстве было бы глупо.

Он был молод.

И отвратительно хорош собой.

— Дядюшка Юргис! — Лайма коснулась губами смуглой щеки. — Как мы рады вашему возвращению…

Он принял этот поцелуй и ответил снисходительным кивком.

Ущипнул Йонаса за щеку.

Поцеловал руку эйте Ирме. И задержался взглядом на мне. А я, в свою очередь, не отказала себе в удовольствии рассмотреть дорогого дядюшку.

Высок.

Даже выше Мара, что само по себе достижение. Широкие плечи. И темный мундир лишь подчеркивает их размах. Волосы светлые. Кожа смуглая. Черты лица правильные, разве что переносица слегка кривовата, сомневаюсь, что от природы. И эта кривизна лишь придает очарования.

Серые глаза.

Взгляд внимательный, насмешливый, будто он точно знает, о чем я думаю… пожалуй, пару лет назад я бы покраснела. А теперь просто поинтересовалась:

— А вы чьим дядюшкой будете? Лаймы или Сауле?

— Ничьим, — ответил он.

Голос низкий, хрипловатый, что называется, продирающий до костей. Я даже поежилась, а вот Этна протестующе засвистела. Ага… стало быть, дело не в одном лишь личном обаянии. Артефакт?

Я присмотрелась.

Две пуговицы на мундире характерно отсвечивали, но вряд ли дело в них, скорее уж персональная защита, которой многие военные обзаводятся. Пояс… знакомое творение. А мне казалось, что подобные амулеты предпочитают мужчины постарше.

Но промолчу.

Кольца… то темное — явно родовое. Рядом поблескивает ободок… ага, это от дурных болезней, что предусмотрительно весьма. А вот и последнее кольцо, на мизинце, простенькое с виду, и фон от него слабый-слабый, но слишком уж ровный для остаточных эманаций. Сверху кольцо гладкое, а вот изнутри… руны?

Наверняка.

Ничего незаконного, но… немного усилить личное обаяние, исправить голос… еще не приворот, где-то рядом.

— Какое интересное колечко, — я потянулась к артефакту, и дядюшка, до того с притворным вниманием изучавший мои пальчики, поспешно убрал руку.

— Ничего особенного. Матушкин подарок.

Родовой, стало быть.

— А где Сауле? И что вообще здесь произошло…

— Мост рухнул, — ответила я. — А про Сауле не знаю. Вчера она перебрала вина, должно быть, похмельем мается.

— Девочка… излишне прямолинейна, — сквозь зубы произнесла эйта Ирма, беря дорогого дядюшку под руку. И вид у нее был таков, что я сочла за лучшее отступить, но наткнулась на Йонаса и получила отчетливый тычок в спину.

Пальцем.

Жестким таким пальцем.

А вот волна силы, поглощенная силовым полем, удивила… он нарочно? Наверняка, нарочно, уж больно невинный взгляд.

— Что-то не так? — поинтересовалась Лайма.

Вот поганец… не будь на мне защиты, я бы съежилась от боли. И Этна свистнула, соглашаясь, что мальчишку стоит проучить.

— Извините, я, кажется, на ногу наступила… — сказала я и действительно наступила мальчишке на ногу. И не стоит морщиться, сама знаю, что ботинки на мне с набойками шипастыми, которые кожу пробивают на раз. Что поделаешь, на Ольсе часто бывают морозы после дождя, и тогда все вокруг, включая посыпанные песком дорожки, становится скользким.

Вот и приходится…

Мальчишка скривился.

— Нечаянно, — я тронула бусики. — Значит, это не ваш дядюшка?

— Это бабулин любовничек, — сквозь зубы процедил Йонас. — И ногу убери, корова…

— Йонас, нельзя же вот так…

— А как можно? — он стиснул кулаки. — Делать вид, что все нормально? Сколько вы готовы это терпеть? Вы ненавидите друг друга, а терпите… ты бабку, она тебя… вы вместе…

Мальчишка побелел.

А вокруг губ появилась синеватая кайма. Интересно, однако…

— Папашу с его бредовыми идеями. Тетку, что трезвой бывает только по праздникам. Но я ее даже не осуждаю, сам бы запил…

— Йонас!

— Еще и это… уродище прибыло. Ее и вправду ко двору потащат? А мне придется называть ее мамой?

— Упасите боги, — воскликнули мы с Лаймой одновременно.

А мальчишка развернулся и бросился прочь, не отказав себе в удовольствии громко хлопнуть дверью.

— Извините, Эгле, — Лайма прикусила губу. Кажется, она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. — Он… хороший мальчик, но сами понимаете… возраст такой…

— Сложный.

— Именно. И здесь тоже… ему хочется большего, я бы его отпустила, но Ирма… — она замолчала и вздохнула. — Она боится…

— Сердце?

— Что? Как вы…

Я коснулась губ.

— И сердце тоже… Ирма полагает, что он… не совсем тот наследник, который нужен. И в этом моя вина, — Лайма отвернулась. И вдруг стало ясно, что время все же коснулось блистательной эйты, оставило ей мелкие морщины на шее.

Веки подпухшие.

Под глазами темные круги.

Я не хочу сочувствовать, ни ей, ни кому бы то ни было из их семейства, которое отняло у меня столько лет жизни. Хотя… следует признать, что и дало немало. Без них не было бы ни Корна, ни Ольса с сала Терес.

Новых работ.

Этны.

— Сауле…

— Это от нервов. У нее очень деятельная натура, которой мало просто сиять в свете, тем более что это никогда Сауле не интересовало. Вот и получается…

— А Кирис?

— Мар так захотел. Договор подписан… уже пять лет, как подписан.

Но свадьба так и не состоялась. Любопытно.

— Вам здесь не нравится, — Лайма все же взяла себя в руки. — Не знаю, зачем Мар вас притащил… лгать он может им, если повезет, поверят, но я успела его изучить. Поэтому… послушайте моего совета. Уходите. Из дома, с острова… вам ведь есть куда?

Я помогу… пока еще не поздно — уходите.

ГЛАВА 17

Выход к морю я сама отыскала. Не так уж сложно, когда за тобой не следят. Мар, привезя меня на остров, явно решил, что с него хватит, и благоразумно закрылся в кабинете. Государственные дела, они такие, требуют постоянного внимания. Прочие же обитатели особняка, верно, рассудили, что, коль уж избавиться от меня в ближайшее время не выйдет, надо меня терпеть. А делать это лучше на расстоянии.

Понимаю.

Прислуга и та старательно делала вид, что меня не существует. Пожалуй, раньше подобное отношение крепко бы меня задело, но теперь я лишь порадовалась свободе.

И выбралась к морю.

Надо сказать, что Бейвир весьма отличался от Ольса. Более пологие берега, на которых успела нарасти земля. И деревья, на ней укрепившиеся, крепко держались корнями за скальную подложку. Местные сосны вырастали просто-таки до неприличных размеров, а под ними скрывалась трава.

И даже цветы.

Полупрозрачные осенние колокольчики привлекали шмелей и бабочек, и я остановилась, присела, любуясь этакой красотой.

На Ольсе росли мхи. А вот цветы, так только в горшках Гедре.

Здесь и море было… усмиренным?

Успокоенным.

Темное, какой-то невероятной синевы, оно то выбиралось на песчаную косу, то отползало, оставляя за собой влажные полосы и нити водорослей, но… ни камней, ни раковин, ни мелких юрких крабов, которые на Ольсе были законной добычей местных мальчишек. Крабов жарили на кострах, как и толстые ракушки, запивая горьковатой водой из местных родников. А тут… я смотрела на эту вот гладь, в которой отражалась тень цеппелина.

Останки моста разбирали, и я бы не отказалась взглянуть на них поближе, но вряд ли меня допустят. Я, конечно, попрошу… или не попрошу? Мост — сооружение массивное, и остатков много. Отправят их наверняка в ангар, временно освобожденный от цеппелина, потому-то его и подняли.