Исповедь палача (СИ) - Меркушев Арсений Викторович Страница 31

Нельзя сказать, что не пытались встроить некие предохранители, обуздать слишком ретивого едока. Но все что смогли сделать — так это огранить период его размножения.

А потом о нем — нет, не забыли, а просто отложили на хранения, рассчитывая использовать полученные наработки через неделю, или месяц, год, или тогда, когда он понадобься.

Понадобился он гораздо раньше, чем предполагали.

Прошлое. За 12 часов до начала «Смрадной недели». Продолжение.

Человек в белом халате не знал что делать. Он был в панике, он был в ужасе, тихом, при котором трудно даже дышать. И ведь было от чего?!

Хороший и единственный сын любимой мамы, которая до сих пор, даже когда ему перевалило за 30-тник продолжает, приходит к нему, что бы поцеловать в лоб, пожелать спокойной ночи и подержать его за правую руку, спасая от греха рукоблудия дожидаясь пока он не уснет.

Любимая мамочка! Он будет им очень недовольная. Нет! Она расстроиться и огорчиться. Он будет им разочарована. А маму расстраивать нельзя! Это правило было зазубрено им еще четверть века назад, когда от них ушел этот похотливый озабоченный козел, урод и негодяй, как называла его мамочка. С уходом похотливой скотины единственным мужчиной в ее жизни стал он, и всю свою ласку, заботу и нежность уже больше двадцати лет она отдавала ему. Особенно заботу. А он отвечал ей взаимностью. Простое правило — нельзя огорчать маму. И он старался. Очень! Ежегодная поездка на Гавайи вместе с мамой, аренда в районе (центр Новато, где жили мамины подруги), просто ведение хозяйства — все это требовало денег. И не малых. Их, хвала Богу, хватало. Пусть коллеги посмеивались на немного нелюдимым старшим лаборантом Иеремией-Исайей Джексоном, но свое дело он знал туго, и за десять лет работы не было ни единого случая нарушения им регламента или инструкции, пусть даже хотя бы в мелочи.

Малоинициативный, не амбициозный и чрезвычайно педантичный исполнитель — он мог бы быть неуспешен где угодно, но только не тут — в лаборатории, имевшей дело с веществами с категорией опасности Red 1. Ему неплохо платили, но кроме денег нужно еще и уважение…Да, коллеги По-работе его ценили. А уважали ли? Скорее всего, да. Хотя и не за его педантизм, мелочную придирчивость к нарушениям регламента или что-либо еще. Трудно не уважать того, кто после работы, когда ты пьешь пиво, посматривая на часы — скоро ли муж твоей соседки уйдет в ночную, — трудно не уважать того, кто в это время делает что то важно и полезное для всех. Его ценили и уважали, а мама им гордилась.

Исайя Иеремия в свободное от работы время мыл бездомных, одевал их в одежду в старую, но чистую, ту, что поступала в их церковь от Армии спасения, брил, кормил. И видел их через неделю снова на улице — небритых, опустившихся, лежащих в обнимку с бутылкой в мокрых штанах.

Он убирал пляж от пластикового мусора, а океан, словно издеваясь над ним, выбрасывал, чуть ли не в два раза больше на следующий день.

Вместе с другими волонтерами он собирал средства на лечение тюленя, которому в горло попала нефть. Они смогли тогда собрать денег, вылечить животное и выпустить в море. И увидеть, как его в сотне метров от берега убила молодая касатка.

Его единственный советник и друг, его единственная и любимая женщина — его мамочка, говорила, что все это гордыня, что Бог испытывает его. Он соглашался — если мама так говорит, значит так и есть.

Но это был долг, необходимая работа, волевое усилие неправленое на то, что бы мама им гордилась.

А несколько лет назад он нашел то, что стало приносить ему радость. Волонтеры могут убирать мусор, устраивать жизнь бездомных, а могут помогать больным, людям с особенными потребностями, ухаживая за ними, сопровождая на прогулке, или даже выполнять посильную работу дефектолога. И тогда он понял, что ему нравятся девочки. Девочки, которые совершенно не походили на его маму. Мама была худая, а они были пухлые. Мама была строга, умна и все знала, а они наоборот были добрыми и глуповатыми, нуждались в заботе и во всем с доверчивой покорностью его слушались. Ему нравились эти глазки, чуть скошенные к носу, милая полнота лица, и даже слюни, которые они порою пускали. Они были восхитительны, и ему нравилось за ними ухаживать и заботиться, учить их…и давить демонов в своей душе. И как он был тогда счастлив, когда однажды одна из его подопечных обгадилась, и ему пришлось срочно тащить ее в ванную и подмывать во всех местах.

Синдромом Дауна редко болеют дети обычных людей — медицина позволяет увидеть лишнюю хромосому еще в утробе матери и вовремя прервать беременность. Иное дело низы общества, эмигранты, бездомные. Но и они любят своих детей. Слишком любят, что бы отказаться от них, и слишком бедны, что бы отдать в специализированную клинику или оплатить услуги квалифицированного дефектолога. Остается лишь наедятся на помощь добровольного волонтера из Социальной службы.

Его ставил в пример. Даже сняли о нем репортаж — три девочки и мальчик, которых он опекал по субботам и средам смогли, пусть и с задержкой, но окончить начальную школу. Мама была очень рада.

А потом он встретил ее — искусительницу Хлою. Пухлую, красивую девочку 13 лет. Три месяца, целых три месяца он крепился, прежде чем сделать ошибку… Отец девочки был в тюрьме, а мать была перманентно пьяна, и лишь заключение психолога, что отрыв дочери от матери крайне пагубно скажется на ее психике помешал забрать девочку в приют. И дал ему шанс…

Красота спасет мир. Да с черта два! Она погубит. Он был влюблен и у него была тайна. Страшная тайна…

«Пачему ты не пишешь. Я скучаю за табою. Я хочу что бы мы снова начали играть, как тогда…»

«Я лублу тебя. Я по тебе скучаю…Напиши мне…Или приходи — мы снова поиграем. Мне нравиться.»

«Я хочу за тебя замуж. Ты обещал…»

«Бабушка говорит, что когда у девочек прекращается кровь — она становится мамой. У меня нет крови у же два месяца. Я скоро стану мамой…»

Такие письма он стал получать последние две недели на свою электронку от Марии.

И последнее письмо, уже не от девочки, а от ее бабушки. Грязная ниггерская мегера предлагала порешить все мирно, называя, впрочем, астрономическую сумму за молчание. В противном случае его ждал суд, и срок. Долгий срок. А еще, что это самое страшное, он огорчит маму. Это будет катастрофа.

Мама не должна узнать — нельзя огорчать маму. Но что можно тут поделать?!

Убить эту мерзкую старуху и ее внучку? Но старая нигга* (унижиельноя название негра) куда то свалила, прихватив свою ненаглядную дурочку, и теперь строчит ему письма с угрозами.

Убить себя? Нельзя, Мама расстроиться.

Убить маму? — Никогда. Он ее любит больше жизни.

Но он знал, что выход есть — надо сделать так, что бы его проступок, его грех стал незаметным, мелким, незначительным. Лучше всего спрятать дерево в лесу, а покойника в морге, и потому надо сделать так, что бы никто-никто, никогда-никогда не сообщил его мамочке какой плохой и гадкий у нее сын. Надо сделать так, что бы проблема беременной Хлои и ее жадной бабки просто потеряла актуальность.

Их было несколько десятков — колбочек разного типа, на каждой индекс, означавший длинное название этой новой форме не-жизни, или не-материи — то ли вирус, то ли хим. Вещество. Но он точно знал, что ни ему, ни маме, ни той девочке содержимое не сможет навредить. Навредить напрямую, так правильно сказать. А раз так, то он и не убийца.

Не-жизнь колбы № 1 должна была кушать только некотрые типы изоляции проводов, Не-жизнь колбы № 2 — пластик бутылок, и так далее, и так далее. Их хранили тут как наработки их лаборатории, как памятник их попытке решить поставленную мега-задачу. И как задел на будущее. Их оставили тут в уверенности, что скоро настанет день, когда они понадобятся. Теперь этот день и наступил. Ему они и пригодятся.

Нормативы, регламенты, правила техники безопасности, — их он знал прекрасно. А потому и знал, как их обойти. Ему не спуститься с колбочками вниз, и не подняться на крышу. Но это ему и не надо. Небольшая охотничья рогатка вынута из кармана и первая колбочка отправляется в полет через маленькое вентиляционное окошко. Мощная принудительная вентиляция на несколько минут тключена, и поток воздуха не мешает маленькому грузу ракеткой возноситься вверх. Затем наступает очередь второй, третьей, четвертой …Они летят по крутой навесной траектории и падают далеко за оградой периметра, стукаясь о камни калифорнийской земли и разбиваясь вдребезги. Человек, отправивший их в полет счастливо улыбается — теперь можно не волноваться. Он вынимает свой коммуникатор.