Нил Гейман - Дети Ананси Страница 31

И вспомнив, что надо что-то сказать, она сказала «да».

В такси по дороге к его квартире она держала его за руку, а другую положила ему на плечо, всматриваясь в лицо, то освещаемое фарами встречных машин и фонарями, то погружающееся во тьму.

— У тебя ухо проколото, — сказала она вдруг. — Почему я никогда раньше не замечала, что у тебя ухо проколото?

— Эй, — отозвался голос, низкий, как рокот барабана, — как по-твоему, что я должен чувствовать, если ты даже такого никогда не замечала? А ведь мы вместе уже… сколько?

— Полтора года, — сказала Рози.

— Полтора года, — согласился ее жених.

Она придвинулась ближе, вдохнула его запах.

— От тебя приятно пахнет, — сказала она. — У тебя новый одеколон?

— Нет, это просто я.

— Стоило бы разливать по бутылкам.

Пока он открывал входную дверь, она расплатилась с таксистом. По лестнице они поднимались обнявшись, а наверху он почему-то вдруг направился в дальний конец коридора к пустой задней комнате.

— Спальня вон там, дурачок. Куда ты собрался?

— Никуда. Я знаю, где спальня.

Они пошли в спальню Толстого Чарли. Рози задернула занавески, а потом повернулась к нему и почувствовала себя счастливой.

— Ну, — сказала она, помолчав, — ты не попытаешься меня поцеловать?

— Наверное, попытаюсь, — ответил он и попытался.

Время расплавилось, растянулось и выгнулось. Их поцелуй длился минуту, а может, и час, а может, и целую жизнь. А потом…

— Что это было?

— Я ничего не слышал.

— Так кричит кто-то, кому больно.

— Может, потерявшаяся собака?

— А может, кошки дерутся? Говорят, иногда они кричат совсем как люди.

Склонив голову набок, Рози настороженно вслушивалась.

— Прекратилось, — сказала она наконец. — И знаешь, что самое странное?

— Угу, — протянул он. Его губы скользили по ее шее. — Конечно, скажи мне, что самое странное. Но я его прогнал. Оно нам больше не помешает.

— Самое странное, — сказала Рози, — что голос был похож на твой.

Толстый Чарли бродил по улицам, пытаясь проветрить мозги. Самым разумным казалось барабанить в собственную дверь, пока Паук не спустится и его не впустит, а потом сказать, что он думает о нем с Рози. Это было очевидным. Совершенно, бесконечно очевидным.

Нужно только вернуться домой, объяснить все Рози и пристыдить Паука и заставить его убраться. Только и всего. Неужели это так сложно?

Но, по всей видимости, это было сложнее, чем казалось на первый взгляд. Он не совсем понимал, почему ноги несут его прочь от собственного дома. А теперь окончательно запутался и никак не мог взять в толк, как найти дорогу назад. Улицы, которые он знал или думал, что знает, теперь сами собой менялись: то перед ним оказывался тупик, то глухие закоулки. Он-то думал, что вдоль и поперек изучил собственные окрестности, а сейчас как будто потерялся в лабиринте ночных лондонских улочек.

В просветы между домами он иногда видел магистральные улицы. Там светились фары, вспыхивали вывески закусочных и магазинов. Толстый Чарли знал, что, как только выберется туда, сумеет добраться домой, но всякий раз, приближаясь к огням, почему-то оказывался в незнакомом месте.

У Толстого Чарли начали ныть ноги. В животе отчаянно бурчало. Он злился и, пока шел, сердился все больше и больше.

От гнева в голове у него прояснилось. Паутина, затянувшая мысли, начала распутываться, а паутина улиц, по которым он брел, — упрощаться. Повернув за угол, он оказался на магистральной улице, рядом с круглосуточными «Жареными крылышками Нью-Джерси». Заказав семейную порцию курицы-гриль, он сел и расправился с ней сам, без помощи какой-либо семьи. Покончив с едой, он подошел к краю тротуара и дождался, когда вдалеке покажется приветливый оранжевый огонек «СВОБОДНО» над крышей большого черного такси. Толстый Чарли отчаянно замахал, и, поравнявшись с ним, машина остановилась. Опустилось стекло.

— Куда ехать?

— Максвелл-гарденс.

— Издеваетесь? — спросил таксист. — Это же за углом.

— Отвезете меня туда? Дам пятерку на чай. Честное слово.

Таксист громко выпустил воздух через стиснутые зубы: такой шум издает автомеханик, перед тем как спросить, не питаете ли вы каких-то нежных чувств к сдохшему мотору.

— Дело ваше, — сказал он. — Запрыгивайте.

Толстый Чарли запрыгнул. Таксист тронулся с места, переждал, пока сменится свет на светофоре, и свернул за угол.

— Так куда, вы сказали? — спросил он.

— Максвелл-гарденс, — повторил Толстый Чарли. — Номер тридцать четыре. Сразу за баром.

На нем была вчерашняя одежда, о чем он очень жалел. Мама всегда говорила ему надевать чистое белье на случай, если его собьет машина, и чистить зубы на случай, если его труп придется опознавать по зубам.

— Да знаю я, где это, — буркнул таксист. — Сразу перед Парк-кресчент.

— Верно, — кивнул Толстый Чарли, который как раз начал клевать носом на заднем сиденье.

— Наверное, я не туда свернул, — сказал таксист. Прозвучало это раздраженно. — Я выключу счетчик, ладно? Пусть будет пятерка.

— Конечно, — согласился Толстый Чарли, устроился поудобнее на заднем сиденье и заснул.

А такси все бороздило ночь, пытаясь попасть «всего лишь за угол».

Детектив-констебль Дей, уже год как отправленная на работу в отдел финансовых мошенничеств, прибыла в офис «Агентства Грэхема Хорикса» ровно в половине десятого. В приемной ее ждал Грэхем Хорикс собственной персоной и лично проводил в свой кабинет.

— Кофе? Чай?

— Нет, спасибо.

Достав блокнот, она села и выжидательно посмотрела на Грэхема Хорикса.

— Не могу не подчеркнуть, да-да, подчеркнуть, такт в нашем расследовании превыше всего. Непременно превыше всего, непременно. В конце концов, у «Агентства Грэхема Хорикса» — репутация, да… репутация безукоризненной честности. В «Агентстве Грэхема Хорикса» деньги клиента — как за семью печатями, да что там — святы. И должен сказать, когда у меня зародилось подозрение насчет Чарльза Нанси, я отмел его как недостойное порядочного человека и отличного работника. Если бы вы спросили меня неделю назад, что я думаю о Чарльзе Нанси, я бы сказал, он истинная соль земли.

— Нисколько не сомневаюсь. Так когда вы заподозрили, что с ваших счетов уходят деньги клиентов?

— Трудно сказать. Не хотелось бы клеветать… бросать первый камень, так сказать… Не судите, да не судимы будете, сами понимаете.

«По телевизору, — думала Дейзи, — в таких случаях обычно говорят: просто изложите факты». Ей так хотелось повторить то же, но она воздержалась.