Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф Страница 31

Леди Элинор слушала, как дивную сказку, глаза разгорались, на щеках выступил яркий румянец, а тонкие губы стали полнее, рот чуть приоткрылся, делая из отвратительно умной красивую дурочку.

Вдруг она вздрогнула, глаза расширились, словно только сейчас увидела, что разговаривает, как с человеком, с обыкновенным простолюдином, от которого пахнет коровами и закрученными хвостами.

— Иди!.. — сказала она резко. — Я занята. Когда понадобишься — позову.

Я торопливо и с облегчением поклонился.

— Как скажете, ваша милость. Ваше дело — приказывать, наше — выполнять.

Я отступил, но у дверей меня догнал ее властный окрик:

— Постой!.. Снизу тебе долго бежать, а я не люблю ждать. Особенно — слуг. Скажи Мадине… ты ее узнаешь по вздернутому заду, вы все в первую очередь задницы рассматриваете, или Хризии… ну, эта не так доступна, что я велела перевести тебя в гостевую комнату. Это на третьем этаже.

Я поклонился еще раз, отступил и, перешагнув порог, осторожненько прикрыл дверь. На третьем — это повышение из челядинцев в приближенные слуги, но хорошо это или нет, это зависит от расположения Кристалла Огня. Если он у нее в покоях, то я к нему ближе, а если нет, то из этой соседней комнаты труднее будет выбираться, не вызывая подозрений. К тому же жить всего на этаж ниже означает быть готовым в любой момент предстать перед ее очи для расспросов о моем скрытом королевстве.

Я торопливо сбежал вниз, в холле пусто, только полыхает мартеновской печью огромный камин, вышел во двор, жаркое солнце окатило с головы до ног, в глаза ударил блеск стали, звон, лязг, яростные выкрики — боязливо отступил к дверям и прижался спиной. Под жарким солнцем красиво и мощно сражаются Винченц и Адальберт, за ними жадно наблюдает Раймон, инстинктивно дергаясь, повторяя их удары. Винченц в доспехах, настоящий рыцарь, Адальберт обнажен до пояса, мощные мускулы легко и красиво играют под загорелой кожей, меч порхает в длинной руке, под удары клинка Винченца всякий раз прыгает щит, а своим мечом Адальберт то и дело то легонько стукает Винченца по шлему, то тычет острием под ребра, однажды дал подножку, а пока тот с проклятиями поднимался, нанес пару ритуальных ударов в шею.

Наконец Винченц с градом ругани опустил меч, сбросил шлем. Лицо красное, в каплях пота.

— Ты жульничаешь, — обвинил он.

— Как? — спросил Адальберт с интересом.

— Ты без доспехов! Тебе легче двигаться!

— Сражайся и ты без доспехов, — предложил Адальберт. Глаза его смеялись. — А мечи заменим палками потолще.

Винченц содрогнулся.

— У меня еще с прошлого раза синяки не прошли!.. Нет уж, нет уж. Раймон, прими доспехи.

Раймон бросился помогать снимать железо, Адальберт оглянулся на меня.

— Работа не волк, — сказал он с лицемерным сочувствием, — пристрелить нельзя. А жаль, верно?..

Он сам захохотал, Винченц засмеялся, а Раймон, сложив доспехи горкой, взял меч обеими руками, держа лезвием вверх, слегка согнул колени. Лицо торжественное, просветлевшее, как же, меч в руках, да еще какой меч, мечта любого мужчины. Такая же точно, как у любого ягненка, когда он мечтает обзавестись крепкими рогами и вот наконец обзаводится ими, и теперь уже не беззащитный ягненок, а баран, баран!

Я смотрел на вдохновленное лицо, ощутил угрызение совести, зачем я так грубо, ну не баран он, не баран, а теленок, отрастивший рога, и теперь он сам может бодать других и грозно реветь, сверкая налитыми кровью глазами.

Раймон повертел меч обеими руками, сделал несколько выпадов, а Винченц произнес подбадривающе:

— Давай-давай, привыкай. Скоро и тебе придется обучиться всему. И запомни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное хозяйкой. Она за все в ответе.

Раймон взмахнул мечом раз-другой, увидел мое лицо.

— Не хочешь попробовать? — спросил он дружелюбно. — Это так здорово!

— Я мирный человек, — ответил я.

— А если придут враги? — спросил Раймон воинственно.

— Кто к нам с мечом придет, — ответил я, — тот в орало и получит.

Он не понял, зато заинтересовался Адальберт, переспросил:

— Как-как ты сказал?

— Кто к нам с мечом придет, — пояснил я, — с тем мы, пожалуй, справимся.

Он посмотрел на меня очень внимательно.

— Ого, как ты уверен… А чего тогда опасаешься?

— Колдовства, — признался я честно. — Вот уж чего боюсь так боюсь.

Они даже не переглянулись, а как-то одинаково помрачнели. Гордость не позволяет признаваться, что и сами страшатся колдовства пуще всего на свете, это я могу сказать честно, я ведь простой, а им нельзя, они — воины.

Я обошел их, выказывая всяческое почтение, оружие порождает власть, как сказало само красное солнце, поспешил к распахнутым дверям кладовок. Там крестьяне разворачивают подводы, стараясь подать задом к раскрытым воротам. Маклей уже стаскивал мешки с зерном, я подбежал, присел, Маклей взвалил мне на плечи обволакивающую тяжесть, я заторопился в кладовую.

Ступеньки полустертые, я спустился кое-как, двое в полутьме сняли мешок, один сказал со смешком:

— Ну как тебе у нас?

— Я бы охотнее поработал слугой, — сказал я с натугой, перевел дыхание и закончил: — Народа.

Они не поняли, я разъяснять не стал, но, когда принес второй мешок, один сказал жизнерадостно:

— Работа не волк, верно? Бегает медленно.

Я огрызнулся:

— Как ни работай — всегда найдется козел, что работает меньше, а хозяйка его считает лучшим!

Человек захохотал, глаза проморгались, я узнал Ипполита.

— Утро вечера мудренее, — сказал он, — поэтому утром так не хочется вставать на работу.

— Я люблю свою работу! — возразил я. — Могу часами на нее смотреть.

Пока поднимался наверх, снизу сопровождал дружный хохот. Похоже, взаимоотношения мои с челядью налаживаются.

Маклею я сообщил, что работа облагораживает человека, а безделье делает его счастливым, но тот не понял, уже устал, голова не варит. Подъехали еще две телеги с зерном, возчик не смог подать телегу задом близко ко входу в кладовку, Ипполит привел еще Жака, длинного нескладного челядина, совсем еще молодого, но настолько унылого, будто переживает крушение империи. Вчетвером дело пошло быстрее, Ипполит с Маклеем опускали нам на спины мешки, мы с Жаком носили по ступенькам в подвал с низким потолком и укладывали в штабеля.

Жак кряхтел и горбился под тяжеленными мешками, пыль покрыла волосы и ссыпалась с ушей. Я вспомнил сынка леди Элинор, поинтересовался:

— Жак, у тебя была такая непыльная работенка!

Он повернул вспотевшее лицо.

— Какая?