Татьяна Туринская - Авантюристка из Арзамаса, или Закон сохранения энергии. Часть I Страница 31

— Никаких намеков?!! Это точно, намеков не было! Ты просто трахал меня круглосуточно, ни на что не намекая! Сукин сын! Теперь ты скажешь, что не обещал забрать меня у Варенника, когда Иоанн сдаст тебе свои дела? Ах ты, ублюдок! Ты нагло воспользовался моим телом в собственных целях, а теперь кричишь, что я тебя изнасиловала? Да, я тебя изнасиловала, но только сегодня, потому что хочу тебя с утра до вечера, думать ни о чем не могу, только и жду, когда ты вспомнишь обо мне. Потому что только ты показал мне, что такое настоящий мужик! А теперь…

Слезы выступили на глазах и Альбина отвернулась, пытаясь скрыть их.

— Я не понял — нас что, снимает скрытая камера? Ты спрятала ее в сумочке? Ты пытаешься так отомстить и Ритке, и Муравичу? Или ты вздумала меня шантажировать?

Утицкий схватил ее сумочку и вытряхнул содержимое прямо на кровать. Чего там только не было, в той сумочке: и косметика, и блокноты, и какие-то старые скомканные бумажки, носовые платки всех цветов радуги, ручки и карандаши. Не было только ни видео-, ни фотокамеры, диктофона и того не было. Альбина же рыдала уже в голос, не смущаясь, прерывая судорожные всхлипы только краткими восклицаниями:

— За что? За что? За что?!!

Потом рыдания резко прекратились, и Утицкий услышал целую тираду:

— За что? Господи, за что? Я ведь никому не сделала плохого. Меня предал Муравич, мне было так плохо, но я выстояла. И теперь, когда я влюбилась в тебя, оказывается, что это был только ваш злой розыгрыш. Представляю, как веселилась Ритка…

Излив душу, Альбина замолчала. Истерика словно бы прекратилась сама собой. Не было больше ни слез, ни рвущих сердце восклицаний. Она лишь тихонько промакивала слезы, опасаясь испортить макияж. Плечики ее сгорбились так печально, что Утицкому стало по-человечески жаль ее. Он присел рядышком, обнял ее за плечи:

— Альбина, я не хотел тебя обидеть. Мне было хорошо с тобой, честно. Спасибо тебе, мне ведь и правда нелегко терпеть Риткину работу. Я понимаю, что это всего-навсего способ зарабатывания денег, но мне все равно очень больно. А ты пришла, заволокла меня в постель… Знаешь, я рад, что это произошло, честно рад. И мне действительно было здорово с тобой. Если хочешь, мы можем периодически повторять этот опыт, — он слегка закашлялся от смущения. — Ну, ты поняла, что я имел в виду. Только знаешь, я на самом деле не понимаю, о чем ты говоришь. Я согласен быть твоим любовником, причем, с огромным удовольствием, но как я могу стать твоим продюсером? Я впервые слышу, что Муравич собирается передать мне бизнес. Ты сама подумай — с какой стати ему бросать суперприбыльное дело и идти управлять каким-то домом. Каким, кстати? Разве что Домом Правительства, да кому он там нужен, там своих управляющих хватает…

***

А через несколько дней Утицкий вновь был тем неутомимым любовником, что и в те незабываемые пять дней. И вновь категорически отказывался говорить о своей Ритке, как о жене, упорно называя ее "подружкой из Арзамаса". Единственное, что не менялось, так это недоумение по поводу предстоящей переквалификации Иоанна. Утицкий вновь делал удивленное лицо и уверял, будто никогда не утверждал, что Муравич собирается управлять каким-то домом.

— Конечно, Аленький, музыкант из него так себе, не то, что его знаменитый папаша, но, насколько я знаю, от своей виолончели Ванька никогда не откажется — он вырос вместе с ней. Да и, честно говоря, ничего другого он делать не умеет. А уж чтобы Ваньке кто-то чем-то позволил управлять — это уж и вовсе фантастика. Им самим управлять надо — с трудом, наверное, находит дорогу домой. Малахольный, одно слово…

— Это кто малахольный, Иоанн?! Это им-то управлять надо?! Утицкий, ты совсем сдурел, да? И о какой виолончели ты говоришь? Что это такое?

— Ой, Аль, брось придуриваться, а? Надоело, ей богу. Ты ж в музыкальном училище училась. Пусть немного, но ведь училась же. Неужели ни разу виолончель не видела? А на концерте в Арзамасе? Помнишь, Ванька играл на большой такой скрипочке? Такая большая, что ее на пол надо ставить — в руках не удержишь…

Альбина зашлась от задорного хохота:

— Ой, Утицкий, ну насмешил! Иоанн, по-моему, не догадывается, как ноты называются, а чтобы он играл на большой скрипке?.. Шутник ты, однако! Эк тебя сегодня на шуточки разобрало! Он только на людских эмоциях играть умеет, управлять народом, как куклами. Это у него хорошо получается. А на большее он не способен. И за что я его, дура, любила? Представляешь — в постели полный ноль, а я, дура самозабвенная, восторгалась им, как идолом!

Утицкий побелел:

— Что?!! Когда это ты успела в его сексуальных способностях убедиться?

— Да говорю ж тебе, там способностями и не пахнет, — отмахнулась Альбина.

— Ах ты шлюха! Пока я на гастролях, ты с этим козлом в постели кувыркаешься? И хватает же наглости мне об этом заявлять!!!

Альбина оскорбилась:

— Ну хватит, Саш! Ты шути-шути, да не заговаривайся. Еще не хватало, чтобы ты меня шлюхой обзывал. И за что? За то, что я спала с собственным мужем? Пусть и не получала от этого особого удовольствия, но он ведь был моим мужем. Ладно бы еще за субботники начал отчитывать — я бы поняла, хотя и субботники всего-навсего моя работа. Сам знаешь — Ритка твоя там пашет по полной программе. Голоса Бог не дал, вот и зарабатывает имя чем может, а может только телом. Меня Иоанн берег, на субботники отправлял, только когда крайняя нужда заставляла. Варенник, правда, не жалеет, особенно в последнее время. Как сдурел, сволочь — по два, по три раза на неделе "субботы" мне устраивает. Приятного мало, но работа есть работа. Все мы знали, на что идем. Или ты не знал, каким образом Ритка твоя на сцену попадет? Только не говори, что надеялся делиться ею только с Иоанном!

Утицкий сначала побагровел, но по мере Альбининых откровений вернулся к норме:

— Фу, старушка, ну ты меня и напугала! Я-то попервах решил, что ты говоришь серьезно. Ты ж на будущее хотя бы предупреждай, а то меня кондратий когда-нибудь хватит от твоих сексуальных фантазий. Только мне как-то невдомек, чего это ты так резко переменилась? Раньше не любила разговоров на эту тему, вообще старалась отделаться дежурным пересыпом, а теперь вдруг такие эротические фантазии, что и меня заводят! Эх, Алька, шикарная ты у меня баба! Только странная иногда бываешь, но тебе это даже идет. Ты ж только смотри, никому свои глупости не рассказывай — не поймут, в психушку отправят. Я один тебя понимаю…

И от слов Утицкий перешел к делу. И Альбине уже некогда было уточнять насчет фантазий. Да и желание выяснять отношения отчего-то пропало. Конечно, Сашка как-то странно себя ведет, разговоры непонятные разговаривает. Опять же играет в лед и пламень: то он верный Риткин муж, то дико влюбленный поклонник, то ревнивый муж самой Альбины. То звонит ей и шепотом, боясь, как бы не услышала домработница, предлагает встретиться на ее, Альбининой, территории. То вдруг самым наглым образом, не испросив на то ее согласия, переносит каким-то макаром в тот странный мир. Такого Альбина любила Утицкого больше всего. Во-первых, там им никто не мешал. Пусть там не было Люси, которая и кушать приготовит-подаст, и квартирку приберет так, чтобы каждый угол чистотой отсвечивал. Пусть кушать приходилось странное варево под названием "макароны по-флотски", зато там Утицкий не опасался каждую секунду, что его похождения станут известны Ритке. Там он вообще не желал о ней слышать, категорически отказываясь признавать ее своей женой. И, что самое главное, именно интим в том странном доме почему-то оказывался самым сладким. Возможно, именно потому, что там он не опасался быть застуканным на месте преступления? Как бы то ни было, но Альбина обожала, когда, по обыкновению неожиданно, все вокруг нее покрывалось зыбким, липким маревом. Она уже не боялась этого ощущения. Напротив, ждала его целыми днями, прислушиваясь к собственным ощущениям ежеминутно. Она до сих пор не знала, как Сашка это делает. Пусть это останется его маленьким секретом. Зато там, в том странном мире, они оставались одни на всем белом свете. Жаль только, что теперь они уже не могли позволить себе прятаться от остального мира так надолго. Видимо, сказывалась возросшая деловая активность Утицкого. Наверное, Муравич таки потихоньку начал передавать ему дела, иначе, чем еще это может объясняться? Только почему-то Сашка категорически не желает больше возвращаться к этому вопросу — видимо, поспешил, открыл ей карты слишком рано, о чем теперь дико сожалеет. А может, Муравич запретил говорить об этом по каким-то причинам. Может, боится сорвать какие-нибудь сделки. А впрочем, какая разница? В объятиях Утицкого Альбина забывала обо всем на свете. Не хотелось думать ни о карьере, ни о Муравиче, ни о Ритке. Здесь был только Утицкий: