Артур Баневич - Где нет княжон невинных Страница 31

Они помолчали. Дебрен взял портянку.

— Не наше дело, — сказал. — И не твоя вина, что Йежин сына и дочки вскорости не дождется.

— Только дочки. Сына он вроде бы не хочет.

— Не хочет? — удивился Дебрен. — Ты же говорила…

— Йежин слишком труслив, да и порядочен, чтобы рисковать сыном. Здесь те, кто портки носит, погибают чаще баб. Дочка — другое дело. Внуков у Выседелов нет, и не похоже, чтобы вскорости появились, поэтому, если б родилась девочка, она была бы неприкасаема как наследница. Месть должна идти до результата.

— Об этом я сам догадался.

Вдали загрохотали камни. Крепко. Дебрен подумал, что даже единичное попадание тут же разобьет дверь.

— Может, нам следует?..

— Нет, Ленда. Без спешки. Надо подготовиться. К тому же, пока дверь цела, и мы не выйдем. Оконца маленькие, с твоим поясом могут быть проблемы.

— Верно. Зад у меня толстый. Благодарю.

— Глупая ты. Объясни лучше, что там с сыном.

— Сын уже есть. Вацлан, ее первородный. Тот, чьи бальзамы Петунка девушке-приманке предложила. Который на чудовищ ходил. Хозяин-трактирщик немного перебрал. Однажды мальчишка пошел на грифона. Ну и грифон так его исхлестал, что он с тех пор стыдится людям на глаза казаться. У Петунки слезы в глазах стояли, поэтому я не выспрашивала подробности, но парень должен выглядеть ужасно. Неудивительно, что он выжил из ума. Они нашли ему в Оломуце комнату в мансарде и должность копировальщика. Кажется, прелестные миниатюры рисует. Так что, хоть у него одна рука осталась, он кое-как на хлеб зарабатывает. Но бабы у него нет. Младший брат в тамошнюю хоругвь записался, ему родители велели Вацлану помогать, а по правде-то, присматривать за ним. Потому что он уже однажды на свою жизнь покушался.

— Понимаю.

— Нет, Дебрен. Никогда ты не был неполноценным, поэтому понимать не можешь. Я — могу, а ты нет.

— Это ты о поясе, что ли?

— Вот видишь? Интеллект словно бритва, задница через окно в любой трактир пролезет, тем более что практика в этом деле есть.

— А яснее можно?

— Яснее? Пожалуйста. Деньги у тебя не держатся, следовательно, насколько я знаю жизнь, к девицам в комнаты через окна проскальзываешь ты, а не они к тебе. Это я имела в виду. Ничего плохого, Боже упаси. Я же знаю, что ты не вор.

— Завидуешь, — тихо сказал он.

— А что, нельзя? В конце концов, я когда-то бабой была, так что могу над бедолагой поохать.

— Над бедолагой? — Он застегнул кафтан. — Ты не дорассказала историю с князем. Я так и не дождался морали.

Она некоторое время раздумывала. Но выхода у нее не было.

— Верно. Я обещала мораль. — Она повернулась лицом к нему. — Хотя с твоим-то умом ты наверняка и сам додумался. Ну да ладно. Так вот, князь, осторожно говоря, дал мне от ворот поворот. «На тебе, — пищит, — я собирался жениться? На тебе? Ты, вонючка обосранная! Из-за тебя я уже никогда… Никогда, понимаешь?!»

— Палицевый шок, — пожал он плечами, — с элементами беспалицевого. Надеюсь, ты не приняла его визги всерьез?

— Он кричал, какая я распутница и какая жалкая подделка под женщину, люди это слышали, а я не могла понять, в чем тут дело. Если б он так меня не ошарашил, я б его либо мечом ткнула, либо, что скорее, себя, потому что никто никогда меня так еще не позорил. Но я плохо в тот момент соображала, и это спасло мне жизнь. Помощники лекаря меня под руки схватили и выволокли, чтобы не добавлять пациенту страданий. Только к вечеру, когда я в лесу реветь перестала, у меня в голове прояснилось.

— Да-а-а-а. Порой необходимо какое-то время, чтобы человек понял, сколь нелепо его обвинили.

— Ты не понимаешь, Дебрен. Лепо. Я была виновна. Именно из-за недостатка женственности. И из-за нездоровых бабьих влечений. Не понимаешь? Ну конечно, имеешь право. Не ты ему ремешок пахового щитка разорвал. И не ты своей нерешительностью, капризами, постоянно меняющимся настроением не позволил ему латы в ремонт отдать. Перестань таращиться. Я так часто обижалась, что бедняга никогда не знал, сделаем ли мы это и когда. Ну и ходил в постоянной готовности. То есть без прикрытия.

— Вы де… делали это… в доспехах?

— Ну что ты так удивляешься? — буркнула она. — Ты, эксперт по антиподной любви? Все это вульгарно и смешно, когда со стороны глядишь, но ведь о любом… траханье можно сказать то же самое…

— Прости, — быстро сказал он. — Извини, княжна. Ты неверно меня поняла, но все равно прости.

Это подействовало. Ленда поникла.

— Мораль, — проворчала она, — такова, что и истинная любовь не выживет при столкновении с поясом невинности. Угаснет понемногу. И кончится тем, что милующиеся покалечатся. Такова мораль, Дебрен. Столько лет помнила, а потом забыла, и прости за все, что случилось.

— А что такого случилось? Особенного? — спросил он.

— Не притворяйся. Работу ты потерял, покалечился и еще неизвестно, не заклюет ли тебя этот мерзавец. И все без толку. По ту сторону холмов ты вроде как бы отуманенный ходил, а…

— Отуманенный?

— Ну, понимаешь: помрачение, вызванное волосами в подушке. Но теперь… теперь ты уже смотреть на меня не можешь.

Дебрен сообразил, что по ту сторону холмов они, и верно, почти не разговаривали. Чертовщина какая-то! Теперь должны поговорить. Хотя бы раз.

— Я на тебя не могу смотреть? Какая ересь…

— Дебрен, я ведь не слепая. Вижу. Да если б и не видела, так ты сам это прямо в глаза сказал. Что, дескать, когда мы ехали, ты старался на меня…

— Я старался не подглядывать, вот что. Ну ладно, я неточно выразился. Какая уж может быть точность, когда близкие тебе люди обвиняют тебя в отклонениях. Принародно и там, где любое обвинение может закончиться принудительным выселением или ранением из кудабейки. Но, надеюсь, ты не думала…

— Близкие? — подняла она голову. — Ты о… Збрхле говоришь?

— О Збрхле?! У тебя что, жар, или тебе и верно сто тридцать лет и у тебя жуткий склероз? Похоже, все это надо тебе написать, потому что, чувствую, разговаривать с тобой все равно что горохом об стенку. Я люблю тебя, идиотка! И из-за этой любви не смотрю, когда не надо. Потому что я тебя, чума, уважаю! И не стану термовизионным методом твои сиськи рассматривать! Захочешь сама показать — милости прошу! Но так — не хочу!

Он сообразил, что стоит. Точнее, что оба они стоят. Потому что она тоже решила, что такие темы нельзя обсуждать сидя.

— Не лги, бабник! Петунку, к примеру, ты во всех тонкостях рассмотрел! Ронсуазу, девчонку, касательно антиподной любви просвещал! А «Розовый кролик»? Ты туда за книгами заявился? А часом, не за тем же самым, что мужиков в бордели тянет?

— Ленда, уверяю тебя, что помрачение меня по-прежнему не отпускает. Держит так же крепко, как тогда, когда я тебя на собственном хребте тащил.