Ольга Шумилова - Монеты на твоей ладони Страница 31

Я встала с насиженного камня и принялась мереть шагами край оврага. Не стоит рисковать. Не стоит позволять памяти, тщательно заваленной напластованиями сотен спячек, оживать. Я могу и не проснуться.

У каждого есть свои скелеты в шкафу. Пусть прошлое спит. Я сбросила с себя эту кожу. Оборвала нити, сожгла мосты. Жить без памяти, не оглядываться назад.

За все нужно отдать свою цену. Мне позволили забывать, раз за разом.

Но Спящий Овраг и есть Память. Земля призраков. А что есть призраки, как не наша память о живых? И души. Только лишь.

И потому я здесь. Новый лиан обходит владения дозором. Лиан? Да нет, скорее посол. Высочайший, так сказать. Вручение факиру дудочки не обошлось без прецедентов: я взбрыкнула. Взбрыкнула так, как не позволяла себе никогда. Боюсь, вообще никто и никогда себе такого не позволял. Но истерика копилась, копилась долго. Глупо, тысячу раз глупо и совершенно на меня не похоже. То есть на обычную меня. И я не собираюсь оправдываться, вот еще! Хотя бы потому, что из века в век я отстаиваю наше право на существование перед теми, кто сильнее. Не пытаюсь. Отстаиваю.

И потому мне позволено больше. По праву рождения, праву крови. Крови темных и светлых, смешавшихся в одном существе. Разделенная душа – не бог весть какая радость, но только она может понять и Свет, и Тьму. Мы созданы из них, только понять их не можем. И то, и другое чуждо сумасшествию, называемого Сумерками. Закатный народ – он сам по себе. Но не весь. Серый цвет можно ведь получить разными способами. Взять краску, серую изначально. Или смешать белый с черным. Результат идентичен.

И это существенно отравляет мне жизнь. Власть – это конечно, штука хорошая, но любое лекарство имеет свойство превращаться в яд, если переборщить. И мне сейчас совершенно не улыбается кого-то с кем-то мирить, пусть даже ради собственной безопасности. Да, да, на данный момент я единственная, кто в состоянии не потонуть в вывертах чуждых интересов, и при этом не нанести смертельно оскорбления. А так же умудриться не встать не на чью сторону. Хотя с годами, особенно с тех пор, как на переговоры стали отряжать моего папашу, Высокое Собрание все больше напоминает семейные разборки.

Но…Проблема не существенна. По крайней мере, на данный момент. Да, я устроила небольшой скандальчик. Точнее, почти устроила. Серебряные Крылья ведь великолепно знает, кто я. Он и Рур – большие друзья, и я подозреваю, что знает он меня как облупленную. И когда Высочайший почувствовал, что сейчас я прилюдно откажусь от должности, употребил все свое влияние в виде банальной силовой дубинки. Старая добрая субординация бывает порой действеннее, чем что-либо другое. Если бы он был равен моему богу, то есть был бы только хранителем мира, я могла бы не подчиниться. Со скрипом, но не подчиниться. Стражи неформально приравнены к богам-правителям. Светлым или темным – это без разницы. Хранитель – уровнем повыше. Подчиняется только напрямую богам-создателям. Но Серебряный и есть бог-создатель. На ступень выше, чем Рур, и на две ступени выше, чем я сама.

Так что пост пришлось принять. Это ведь не статус. Это реальная власть и способности, даваемая конкретному человеку на конкретный срок. Кольцо – только ритуальный символ, не более. Его можно отнять, но власть, даваемая богом, отнята не может быть никем. Как нельзя не подчиниться богу, так нельзя не подчиниться лиану. Почти физический закон, из тех, что в Безымянной нельзя убивать. Из тех, что придумали боги. А кто-нибудь когда-нибудь говорил, что боги понимают природу тех, кого сотворили? Правильно.

Печаль и отзвуки прошлого. Отстраненный поклон тем, кого уже нет. Я пришла вспомнить. Вспомнить во всех красках, попрощаться и забыть. Сбросить еще одну кожу.

Спящий Овраг имеет свою волю. Он живой больше, чем вся Безымянная. Природа не терпит пустоты. Если жители мертвы, земля должна быть живой.

И она жива. Она помнит.

Я тоже помню. Помню тебя, Кай.

Не хочу, не хочу, не хочу прощаться. Но… Я отпущу тебя. Отпущу. Но пока…

Запах.

Терпкий, горьковато-душистый, пряный и воздушно-ванильный запах приходит с ветром. Тонко и незаметно. Запах печали и расставания. Я прощаюсь с тобой, Травник.

Белизна тонкой шерсти приходит с туманом. Светлым-светлым золотом стекает по твоим рукам, груди, босым ногам. Золото солнца отражается в белых клыках. Солнце будет тосковать без тебя. Я прощаюсь с тобой, Волк.

Хрупко-прозрачный, весь в прорехах солнца и засыпанный хвоей лес приходит с травой у ног. Мох под измазанными коленями, ошкуренное гладкое бревно, щелкающий говор костра под закопченным котелком. Пестрые пятна света на тонких побуревших стебельках, по-ученически старательно разложенных на кучки. Дерево странной, косящей на один бок хижины, одуряющий запах свисающих с потолка трав, который всегда был с тобой. Сторожевой уж на притолоке над входом, залезший мне за шиворот. Нудные, долгие часы, смех и уныние, сажа на лице. Мои неловкие руки и твое терпение. Ты делил душу с лесом, он не забудет тебя. Я прощаюсь с тобой, Учитель.

Ощущение надежного плеча под рукой приносит земля. Запущенная в кусты сумка болтается на ветке, а я говорю, говорю, говорю… Ору, плачу, жалуюсь. Горячие сильные руки сжимают плечи, гладкая щека прижимается к виску, задумчивый и печальный взгляд. Видящий то, чего никогда не увижу я. А потом вдруг такое выражение лица, что я начинаю смеяться. «Все еще можно поправить». Кроме смерти. Я прощаюсь с тобой, друг.

Смех в глазах приходит со светом. Свет всегда был в этих глазах, не бывающих дольше минуты одного цвета. Прищуренные глаза, лукавый взгляд искоса, хитрая усмешка. Мальчишеский смех, так не вяжущийся с чем-то бесконечно древним и мудрым в глазах. Вылинявшая, состоящая из чередования прорех и заплат, одежда, сменявшаяся на обычную только при новой луне, когда в человеке не оставалось ничего от волка. Золото волос, яркими искрами рассыпающееся на свету. «На тебя пошла та же краска, золотоглазая». Ты любил меня, я знаю. Любовь без взаимности – тяжкое бремя. Ты нес его достойно. Я потеряла тебя. Ты был для меня многим, но я прощаюсь с тобой, Кай.

Чтобы жить.

Жить дальше.

Просто потому, что должна.

Прощай, я отпускаю тебя.

Тихая печаль горьким привкусом оседает на ветру. Я растворяюсь в нем, пропускаю сквозь себя. Меня нет – есть только ветер и его печаль. Его жизнь, сила и воля. Создание воды становиться туманом на ветру. Перетекает и струиться вслед за ним. Сознание распахивается навстречу ветру и исчезает. Есть только ветер. Его печаль и горечь. Его слезы стекают по моим щекам. Его надрывное дыхание треплет волосы. Его погребальная песня волком подвывает моей душе.