Грегори Арчер - Конан и алтарь победы Страница 31

Вдруг за спиной кузнеца полыхнула вспышка, а потом — множество вспышек впереди него. Хорга вмиг заволокло едким, спасительным дымом. Теперь, окутанный дымом, он был скрыт от стрелков, но и от него было скрыто все окрест. Хорг оглянулся — позади ярким пламенем полыхал бахран-сарай. «Ничего не понимаю»,— пробормотал кузнец.

Зато Омигусу было ясно все. Когда мага подвели к шатру, он незаметно положил руку на свою сумку, запустил пальцы внутрь и стал перебирать знакомые предметы, на ощупь отыскивая заветный пузырек, содержимое которого так не понравилось купцу Макару. Пузырек нашелся, когда Конан бросился с мечом на опешивших дикарей. Оставалось лишь высыпать на ладонь пригоршню мелких серых шариков, произнести простое, прямо-таки детское заклинание и швырнуть шарики на шатер. Шатер полыхнул.

Следующая горсть полетела туда, где шла битва. Шарики устроили прекрасную дымовую завесу, под прикрытием которой хитроумный волшебник задумал пробраться к лошадям и удрать подальше от опасного места. Омигус обежал пылающий шатер, из которого слышались вопли обгорающей засады лучников, и припустил к загону для лошадей.

А из шатра вырывались объятые пламенем, превратившиеся в горящие факелы лучники.

Железные лапищи вдавили руки девушки в мягкие перины. Сверху навалилась пыхтящая тяжесть. Кажется, уже нет спасения! Однако отвращение и страх толкнули Луару на последнюю попытку отсрочить жуткий миг. Согнув ногу в колене, она изловчилась и нанесла несильный, но точный Удар в самое чувствительное у мужчин место. Дикарь охнул, отпустил ее руки и схватился за ушибленный орган. Воспользовавшись моментом, Луара выскользнула из-под насильника и бросилась было к выходу, но вдруг почувствовала, как ступню ее ухватила огромная крепкая ладонь. Дикарь вновь притянул строптивую рабыню к себе.

Батыр-хан привел, вернее, принес под мышкой свою покупку — девушку из Кхитая — в шатер, где он держал свой гарем, тут же повалил ее и изнасиловал. Кхитаянка отдалась без сопротивления, чем удивила и огорчила его. Насытившись новой наложницей, хозяин привязал ее за лодыжку к тяжеленному казану и велел своим женщинам дать ей работу и следить, чтоб не ленилась. Кхитаянке, которую звали Ки-шон, вручили миску риса, наказав перебрать его. Та покорно принялась за работу. Но в душе ее пылала жажда мщения. Ки-шон не сопротивлялась Батыру потому, что тратить силы представлялось ей бесполезным — от насилия все равно не уйти. Да к тому же строптивость могла осложнить выполнение задуманного. А задумала она, улучив момент, убить взявшего ее силой дикаря, а потом найти и зарезать второго, жирного торговца, похитившего и продавшего ее. Ки-шон верила: ей выпадет удачная минута.

Он пребывал в состоянии упоительного счастья. Все удалось как нельзя лучше. Похищение прошло гладко, товар они набрали отменный, продали по баснословной цене — вырученного золота хватит на несколько месяцев безбедной жизни, полной всяческих удовольствий, любимыми из которых были хорошая жратва, вино и потаскухи. К тому же эта бешеная кхитаянка убила не его, а Абраха, что тоже весьма кстати — не придется делиться. А нового напарника он найдет без труда…

Набив живот грубой, жирной, но сытной пищей кочевников, торговец живым товаром доковылял до повозки, стоявшей без лошадей неподалеку от загона, удобно устроился внутри нее и уснул безмятежным сном, сложив руки на необъятном животе. Он очень устал за последние дни и, слава богам, наконец сможет как следует отдохнуть.

Сначала за стенами шатра раздались пронзительные вопли. Не утихая, они множились. Прибавились топот ног, лязг оружия и жутковатые, похожие на предсмертные, завывания во всю глотку. Женщины побросали свою работу и побежали к выходу. Привстав, Ки-шон разглядела сквозь незакрытую спинами часть проема людей, бегущих с оружием в руках, целящихся лучников, клубы дыма и отсвет пожара. «Придел мой час»,— решила кхитаянка. Женщины из шатра продолжали, охая и всплескивая руками, глазеть на происходящее снаружи. О пленнице они позабыли.

Пройдя, сколько позволяла веревка, в сторону чадящей плошки с бараньим жиром, Ки-шон легла на циновки и попробовала достать до светильника. Она вытянулась в струнку, сухожилия свело от боли, но ей удалось лишь дотронуться до плошки кончиками пальцев. Тогда она схватилась обеими руками за веревку и дернула изо всех сил. Тяжеленный казан слегка сдвинулся, но Ки-шон было достаточно и этого. Как тигрица, она метнулась вперед, завладела светильником и подставила под слабый огонек веревку.

Внезапно одна из женщин обернулась, увидела, что происходит, и завизжала, привлекая внимание остальных. Те тоже стали оглядываться. Низкорослая, но крепко сбитая кочевница первой бросилась к строптивой пленнице. Веревка еще не сгорела, однако медлить было нельзя. Ки-шон рванула ее, и треск разрывающихся волокон дал знать, что она освободилась от привязи. Извергнув высокий, долгий, закладывающий уши вопль, кхитаянка швырнула в лицо приближающейся кочевнице плошку с горящим жиром. Закрыв обожженное лицо руками, та рухнула на колени. Ки-шон уже была рядом. Ее тонкая, хрупкая на вид рука скользнула за пояс раненой и выдернула кинжал. Увидев стальное лезвие, другая женщина бросилась прочь из шатра, остальные же стояли точно заговоренные.

Ненависть, одна только ненависть ко всем причастным к ее горю, к ее унижению, руководила Ки-шон. Как вихрь промчалась она через шатер и принялась вонзать кинжал в столпившихся перед выходом кочевниц, не разбирая, в кого и сколько раз втыкает мгновенно покрасневший клинок. Тела беспомощно закрывающихся руками, голосящих женщин оседали на пол, заливая его кровью. Из глубин Шатра к одной из умирающих от раны в живот с воплем бросился мальчик. Ки-шон обернулась к будущему грабителю и насильнику.

— Проклятый ублюдок, мерзкое отродье! — С этими словами она встретила ребенка ударом кинжала.

В живых в шатре никого не осталось, и кхитаянка выскользнула наружу. Первое, что она увидела,— возвышающуюся над всеми фигуру воина-великана, освещенную пламенем горящего шатра. Меч гиганта легко, будто деревянный, описывал замысловатые круги, опускаясь на наседающих кочевников, разрубая их плоть, снося головы, отсекая конечности. Тело исполина, гибкое, как бамбук, отклонялось влево-вправо, вперед-назад, с кошачьими проворством уходя от сабельных ударов и пущенных стрел. Это бог, пришедший спасти ее,— вот первое, что подумалось Ки-шон, и она тут же дала себе обет: если она исполнит все, что задумала и останется жива, то до конца дней своих станет рабыней черноволосого великана душой и телом.