Днем с огнем (СИ) - Вран Карина Страница 32

Уж не знаю, уцелели ли после "сомовой диверсии" потомки "моих" карасей, но что-то многовато мне примерещилось совпадений. Вылитый якобы случайно в ручей аквариум, пара рыбех… Ручей наш — не набережная реки Фонтанки, мимо него не прогуливаются аквариумисты со специальными емкостями. И тем более, с декоративными рыбами. Впрочем, может это просто воображение у меня-будущего разыгралось.

Как бы то ни было, знайте: сомики — не моих рук дело. Я много такого за утекшие годы сотворил, чем не горжусь, но к тем усатым отношения не имею.

Откровенно говоря, я скотина. Поясню: я учел реакцию Ханны Луккунен на раскрытие ее звериной личины и поостерегся повторять сей номер в малолюдном месте. Имелись у меня догадки относительно того, что я могу увидеть в Максе за пламенем, проявляющим суть. И потому я подстраховался. Самым грязным образом: я выбрал для разговора кафе, где подавали вкусные десерты. Да и пообедать нормально за вменяемые деньги было можно, и потому туда нередко приходили семьями, с детьми.

Детство — наивная и чистая пора, в которую негоже лезть с грязью взрослых. Так однажды (что удивительно, без единого ругательства на все предложение) высказал Шпала. А я запомнил и воспользовался.

Эта страховка — как раз из той копилки деяний, которыми я не горжусь. Беспечные живут коротко, так я себя оправдал. Не прошло даром капание на мозг заинтересованных в моем долголетии нечистых сил, однако решение было за мной.

Я даже пришел заранее, чтобы столик успеть занять. Макс, видимо, думал схожим образом (не про подстраховку, а про столик), так что поглощать сырники со сметаной мы с ним уселись на полчаса раньше обговоренного. Находько к сырникам взял бокал кофе с пенкой — капучино, захотелось ему "поебстетствовать", а я себе заказал ежевичный чай.

Макс еще и пришел не с пустыми руками, принес мне томик из личной коллекции — "Бойцовский клуб" Чака Паланика. Правда, в оригинале, на инглише.

— Тебя торкнуло это месилово с порновставками, я видел, — хмыкнул Шпала, пододвинул через стол ко мне книгу. — Едрючая концовка не по тексту, до… срани левых отсылок и косяков, но местами — четко в нерв.

— Понравилось, — согласился я. — Но я дождусь, пожалуй, переводного издания. Мой английский не особенно хорош.

— Ай, ладно. "Срань господня", — конец цитаты, — он откинулся на спинку стула, побарабанил по столику пальцами. — В киняге, в драке на парковке… "Ты палишь по воображаемому другу, а рядом четыреста галлонов нитроглицерина", — помнишь? Тайлер разбивает головой Рассказчика зеркало заднего вида у ржавого ведра, а через секунду смотрится в это же, но сдвинутое, зеркало. Как мыслишь, это кондовый… косяк или смысловая надстройка? Сцук! Вот же: вдребезги, в ноль, нет его. А оно — хоп и ржет над твоей перекошенной рожей. Над твоей выдуманной — или настоящей — физиономией. А?

"Вдребезги, в ноль, нет его", — рефреном отдалось в моей голове поверх мигом отрисованной картинки из сна, где бинокль влетает в зеркальную гладь, осколки прыщут в стороны. "А оно — хоп и ржет"… — ползущие по полу блестящие змеи.

Я пожал плечами.

— О настоящих физиономиях… Ты сегодня курил? — кивнул я в сторону неизменного портсигара.

— Да.

Я моргнуть не успел, как на месте расслабленного, треплющегося об отстраненных вещах приятеля, оказался прямой (как шпала, ага), подобравшийся парень с острым — значительно острее подхваченного столового ножа — взглядом.

— Кажется, я получил сразу два ответа, — с глубочайшим сожалением озвучил я свои мысли. — Другой вопрос звучал примерно так: возможна ли дружба между хищником и его трапезой?

С омерзительным звуком нож проехался по тарелке из-под сырников. На месте сметанных разводов мне живо представилась кровушка. Благо, насмотрелся на нее накануне. Предоставил мне Злыдень, кем бы он ни был, отменное наглядное пособие.

— Хрена тертого ты понимаешь, АБ… — процедил сквозь зубы Макс.

— Вот сейчас и пойму чуть-чуть больше, — с неожиданной для самого себя злостью сказал я, вызывая над ладонью огонек.

Идя на встречу, я не собирался провоцировать Находько. Я думал как-то мягко, вроде как спонтанно, подвести его и себя к раскрытию карт, лежащих рубашкой вверх. Срывать покров тайны с друга, который, возможно, только в моем воображении друг, ничуть не безопаснее, чем палить из огнестрела в авто с нитроглицерином сквозь альтер-эго.

И вот я разглядывал через весело пляшущий огонек лобастую шерстистую голову со стоящими торчком ушами. Вытянутую морду с белесыми бакенбардами, светло-серую шерсть с редкими вкраплениями рыжины. Желтые с серо-зеленой окантовкой глаза с поблескивающими яростью раскаленного уголька зрачками.

— Знатный волчара, — озвучил я, забыв про всякую осторожность.

— АБ теперь гребаный Гендальф? — морда задвигала челюстью, демонстрируя шикарные острые зубы. — Глянь-ка фокус-чпокус. К-ха!

Когтистая лапа с зажатым непонятно как ножом проехалась по круглому столику, оставляя на середине его ровную полосу. На пути ножа стояла неубранная тарелка, и была сметена походя молниеносным движением. В ту же сторону отлетел недопитый бокал, вырисовал на фирменном фартуке работницы общепита картину из разводов и пенных брызг. Посуда с грохотом и звоном разбилась о напольную рыжую плитку. Звякнули приборы. На подходе к столику замерла испуганным тушканчиком облитая официантка. Пропали все сторонние звуки, будто отсекли их от меня и Шпалы невидимым куполом.

— Грань да ножик, АБ, — снова задвигалась челюсть. — Один кувырок — и травы-наговоры не удержат скрепы. И все тут умрут. Стремно, а? Р-х!

Рука моя все же дрогнула, отпустив контроль за пламенем. Напротив меня сидел худой, длинноносый, широкобровый, русоволосый, слегка всклокоченный парень. Серые глаза с едва заметными зелеными и желтыми крапинками смеялись, равно как и тонкие губы были растянуты в хохоте.

Длинными человечьими пальцами Макс крутанул по лакированной поверхности столика ножик. В нас ударили голоса и звуки. Подбежала официантка: уже не тушканчик, а разъяренная кошка.

— Что вы себе позволяете, молодые люди?!

— Ой, простите, мы не нарочно, — не обращая внимания на ржущего взахлеб Шпалу, я поспешил утихомирить самого страшного зверя в округе — разозленную женщину. — Понимаете, мой друг — он припадочный. Врожденное, почти всегда он нормальный, но порой, кх-м, накатывает. Мы заплатим за ущерб, не волнуйтесь.

Я протянул даме салфетку: салфетница, сахарница и мои чашка с чайником стояли на моей половине круглого стола, потому уцелели.

— Эпилептик, что ли? — подбоченилась официантка, недоверчиво оглядев двухметровую гогочущую каланчу.

А салфетку взяла, отерла налипшую на фартук пенку.

— Вроде того, — развел руками я. — Его скоро отпустит. А принесите нам, пожалуйста, чайную чашку.

Я пнул под столом этого паяца.

— Да-да, я в норме! — скруглил пальцы в знак "ок" Макс, дождался ухода барышни. — Свинтила тля поломойная. Это, чего сказать: добро пожаловать в заповедник, тать его, гоблинов. С почином, дружище.

Приятель раскинул руки в стороны. Сюр, как есть сюр — но такой уж Макс: буйный, невоздержанный, презирающий общепринятые рамки. На кураже без тормозов — это про него. Как это уживается внутри одной черепушки с умением, когда нужно, становиться предельно серьезным и вдумчивым — мне не понять.

Я выдохнул с облегчением, поняв, что с переворотом карт ничего в моем к Находько отношении не сдвинулось. Почему, несмотря на слова "все умрут"? О, все просто: я успел за год немного узнать Макса. Он человек — ну, в свете сегодняшних открытий, нечеловек — действия, если что-то решил, то делает, а не треплется. Он не из тех, кто станет угрожать, сообщать о намерениях, это Шпала оставляет киношным и книжным героям. Он сначала врежет, а потом уже скажет, за что. Не в обратном порядке.

Слова — это просто забава.