В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович Страница 32

— Рисковый ты сукин сын, — проговорил маг, не оборачиваясь.

Внедрив себя в состояние спокойствия, в котором, мысли текли медленно ровно айсберги по Седому морю, Тобиус следил как псоглав, там, далеко «позади», перемахнул через укрытие и потрусил к нему по повторявшемуся неудобному ландшафту. Это заняло какое-то время, но вот он, запыхавшийся, с вывалившимся набок языком знакомец уже в десятке шагов ниже по корневой «лестнице», замер там, вглядываясь в неподвижного волшебника своими маленькими чёрными глазками. Каждая следующая ступень давалась ему сложнее, но, верно, не усталость тому была виной, а страх перед природой происходившего.

— Ну чего ты там встал? Почти дошёл же. — Тобиус протянул руку. — Вот, иди, дотронься, убедись, что я настоящий. Давай. Как и моя птичка, ты тот же самый, что недавно ушёл отсюда. А я тот же самый, что остался здесь. Иди, иди ближе, дотронься до меня.

Не понимая речи, киноцефал, казалось, понимал смысл. Страх его мешался с гневом, а чадом этих двух чувств была новорождённая нерешительность.

— Ну? Иди, присядь рядом. — Тобиус опустил руку. — Присядь и гадай, будешь ли ты сидеть на чужом месте, или разницы нет. Решишься?

Последние шаги преодолеть так и не удалось, киноцефал подался назад и, пыхтя, отправился обратно к «своему» дереву, хотя трудно было определить, какое из бесконечного строя деревьев было «не его». Волшебник же испытывал смешанные чувства, он одновременно и хотел узнать, как бы повела себя искажённая реальность со значительным смещением в ней живого субъекта, но в то же время боялся получить ответ. В любой момент всё это могло потерять стабильность — если взять за аксиому утверждение, что стабильность вообще присутствовала — и, например, «схлопнуться».

Охотник перевалился через корень и спрыгнул на своё прежнее место.

— С возвращением. Не хочешь теперь сбегать влево или вправо? Из-за стены деревьев ничего не видно, однако, возможно, там тоже есть такие же бесконечные мы.

Раздражённый чих стал ему ответом, псоглав поджал колени под морду и уселся у корня на заснеженной почве. Так и сидели в тиши, думая-гадая, что происходило вокруг и как из этого надо было выбираться.

Очень «скоро» стало ясно, что время не идёт. Ни голод, ни жажда не усугублялись; солнце не сходило со своего места, светило с той части небесного свода, к которой прилипло, и радость его казалась неуместной, неестественной пойманным в ловушку смертным. Казалось, весь мир должен был бояться и скорбеть вместе с ними, но мир об этом не знал.

Когда все способы постичь суть происходившего были перепробованы по множеству раз и по множеству раз не дали результатов, Тобиус заскучал. От нечего делать он стал пробовать разговаривать с собратом по несчастью, который заперся в себе и лишь тихо ворчал, глядя мимо. Волшебник не сдавался, уж очень не хотелось ему предаваться своим невесёлым мыслям, требовалось отвлечение. Потому ловкие длиннопалые руки принялись сплетать иллюзии.

Сначала долго шли простейшие понятия, — цвета. За ними простейшие предметы, что в изобилии находились вокруг, то есть камни, деревья, почва, небо, вода. Киноцефал упрямился, но упрямым был и человек, так что спустя вечность настырной демонстрации изображений, он всё же начал подавать голос.

Одно осталось неизменным, — говорить на языке нелюдя Тобиус не мог, как не мог тот со своим устройством горла повторять звуки вестерлингвы. Но зато оказалось, что не один только маг обладал отличной памятью. Они делились друг с другом знанием о языках некогда смертельно враждовавших народов, запоминали чужие слова и то, что их заменяло, закрепляли за ними понятия, чтобы понимать непроизносимую речь. Поскольку время теперь не имело значения, взаимообмен длился неопределённо долго…

То есть, «очень долго».

— Сколько времени нужно, чтобы выучить чужой язык?

— Не знаю.

— Это был риторический вопрос.

— Какой вопрос?

— Такой, на который не нужно отвечать.

— Зачем задавать такие вопросы? Это глупо!

— Глупо, это выкусывать блох, которые не живут на твоём теле в виду отсутствия шерсти. В самом деле, у тебя же и шерсти нет, — одна щетина! Эта скромная грива не в счёт.

— Ты слишком глупый, ты ничего не понимаешь, Тупая Морда.

— Действительно, Дружок, откуда же мне, человеку, понимать ваши собачьи проблемы.

— Я не твой друг.

— Я знаю, Дружок, знаю. — Тобиус достал из сумки трубку и, не обращая внимание на ворчание охотника, стал её набивать. — Забавно. Еда не нужна, вода не нужна, сон не нужен, а курить хочется и табака остаётся всё меньше.

— Зловонье твоё невыносимо, Тупая Морда… Убери это от меня!

— Мр-р-р-р-ря!

— Ты ему нравишься, вот он и ластится.

— Убери! Убери! Убери! Уб…

— Лаухальганда, оставь его в покое. Этот пёс боится котов, разве не видно?

Дружок зарычал с особой злобой. Но ничего, ничего. Эмоциональные встряски полезны, чтобы не поникнуть окончательно. Возможно поэтому, а не только из любви к курению, Тобиус то и дело дымил трубкой, пуская в воздух почти идеальные кольца. Киноцефал от табака чихал.

— Ходишь тут, воняешь, топаешь как эттин, воняешь, оставляешь повсюду следы, воняешь. Как ты только ухитрился не сдохнуть, пока не встретил меня, Тупая Морда!

— Да уж выживал как-то. И даже никому не пришлось спасать мою жизнь от бесславной смерти в желудке какой-то подземной твари. О боже, может хватит? С тех пор как мы стали лучше понимать друг друга, ты всё больше бессмысленно рычишь.

— Застрял тут с тобой, Тупая Морда. Надоел, надоел, надоел. Убью себя скоро. Но сначала тебя убью. Глотку перегрызу.

— Лаешь, но не кусаешь. Без меня ты сошёл бы с ума давным-давно.

— Без тебя, Тупая Морда, я здесь не оказался бы!

— Верно, верно, — выдохнул волшебник табачное облако, — без меня ты бы… что сейчас делал? Заканчивал перевариваться?

Способность человека всегда оставлять последнее слово за собой приводила Дружка в тихое бешенство и Тобиус всё больше думал, что лучше прекратить это. Рано или поздно можно перегнуть палку, а нрав у псоглава был воистину пёсий, то есть раздражительный, яростный, остервенело свирепый. Даже волки бывают не столь злы, как иные собаки.

При этом, справедливости ради нельзя было не отметить, что, будучи тварью разумной, тот неплохо умел контролировать эти звериные порывы.

— Не злись так, Дружок, не злись. Вероятно, у нас впереди вечность.

— Я столько не выдержу. Не выдержу. Убью тебя и себя. Убью!

— Фаталист склонный к суициду. Это ли не идеальный сосед для пожизненного заключения? — Маг вздохнул. — Я чувствую усталость, Дружок.

— А я нет.

— Усталость разума, — не тела. Мой разум устал от бодрствования. Возможно это влияет на восприятие проблемы, смещает мой взгляд, заставляет выбраться из собственного черепа. Мы ведь всё попробовали, а?

Они действительно попробовали всё. Всё, что пришло им в головы, по крайней мере. Движение в любую из сторон по плоскости приводили ровно к тому, что вышло у киноцефала в самом начале, — возвращению в одну точку. В этом без спроса удостоверился и Лаухальганда, отчего маг теперь не был уверен, что обратно к нему прикатился именно тот ушастый мячик, который укатился. Сам Тобиус, когда слишком устал опасаться, предпринимал попытки высоко взлететь, ведь не мог же он там, на условном верху, вынырнуть из земли и оказаться на прежнем месте, верно? Он и не оказался. На определённой высоте, не достигнув даже четверти длины исполинской ели, маг чувствовал знакомую уже слабость и невольно терял концентрацию, отчего камнем летел вниз. Едва не разбившись полдюжины раз, он решил, что этот эксперимент новых результатов не даст.

— Знаешь, что такое глубокая медитация?

— Когда ты сидишь с закрытыми глазами как дурак и почти не дышишь?

— Да. Мне кажется, есть крошечная возможность вытащить нас отсюда путём медитации.

— Почему же ты этого ещё не сделал, Тупая Морда?

— Потому что не могу. Дело во времени.